Читать книгу - "Дар рыбака - Джулия Р. Келли"

оглядывает сумки и кучи одежды, сваленные Агнес на столе.

– Надеюсь, это ты не мне принесла, чтобы я за тебя перебрала?

– Нет, мама, не тебе.

Агнес разглаживает на коленях у матери плед, поправляет под головой подушку.

– Мне надо кое-что тебе рассказать.

– Дурные вести?

– Нет, как мне кажется, но важные.

Она подтаскивает стул и садится напротив.

– Ты слушаешь, мам?

Агнес наклоняется к Джини и кладет руки ей на колени.

Джини отворачивается от окна и переводит взгляд на Агнес.

– С Мэтью что-то стряслось?

– Нет, папа умер, помнишь?

Джини растерянно хмурится, но потом взгляд ее проясняется.

– Да, вспомнила. Похороны. Мало кто тогда пришел.

И она в который раз напускает на себя негодующий вид.

– Что есть, то есть, но я сейчас не о том. У меня к тебе другой разговор.

Агнес делает глубокий вдох.

– Я ушла от Скотта.

Судя по лицу Джини, та не сразу понимает смысл сказанного. Но потом глаза у нее округляются.

– Ушла от него? Ушла, Агнес? Зачем ты это сделала? Что люди-то скажут?

– Мне все равно, что скажут люди. А причину ты знаешь. Меня швыряли в этом доме об каждую стену. А пол я вдоль и поперек подметала лицом. Так вот, не бывать больше этому. С меня хватит.

Джини не сводит с дочери глаз.

– А я отца твоего не бросала.

– Может, и зря. Но ты сама так решила. А я решаю за себя.

– И что ты будешь делать?

– Думала перебраться к тебе. Буду за тобой приглядывать. Как по мне, мы отлично поладим.

– Ко мне? – восклицает Джини и старательно скрывает озарившую ее лицо улыбку. – А как же дети? Неужели ты не хочешь детишек?

– Мне кажется, для этого уже поздновато.

Агнес встает и раздергивает занавески, чтобы лучше было видно Отмель, волны прибоя, а следом и лодки, – да и ей самой не помешает дух перевести.

– И кое-что еще. Я говорила с настоятелем. Кажется, он сможет устроить меня всего на пару дней в неделю в Боннибернский приют. То есть вместо работы в кабаке. А еще я думаю почаще помогать в домах призрения.

Агнес глубоко вздыхает.

– В общем, я супа наварила. Пойду подогрею и принесу тебе на подносе.

У плиты Агнес сама не замечает, как начинает напевать себе под нос. Здесь нет места надрывам, нет нужды бояться перепадов настроения, избегать их или бежать из-под удара. Агнес, да простит ее Господь, ощущает, будто вышла из тумана на солнце. Она идет обратно, к окну, и ставит матери на колени поднос. По морщинкам на щеках у Джини струятся слезы.

– Не нужно плакать. Мне не грустно. Я рада, что могу теперь побыть с тобой.

Внезапно Джини хватает ее за руку, и поднос опасно накреняется.

– Эта потаскуха все испортит.

От неожиданности Агнес чуть не смеется.

– Кто? О ком ты говоришь?

– О потаскухе этой школьной, ишь, аршин проглотила. Ты же видела его? Вечно у нее торчит, глазки строит.

Агнес вздыхает. Опять двадцать пять.

– Об этом можешь не переживать…

– Говорю тебе, Агнес, не то сорвется как рыба с крючка.

– Это уже дело прошлое. Сколько лет утекло. Он так и не женился, помнишь?

И Агнес вызывает в памяти стайку девчонок у бакалейной лавки, свои лукавые намеки, будто бы она приходится Джозефу ближе, чем на самом деле. Не стоило ей ничего говорить. На Дороти тогда лица не было, но ведь она только того и добивалась. Правда Дороти ничем не провинилась, если уж начистоту. Агнес лишь хотелось выдать желаемое за действительное – да и как ее за это винить?

– Она вышла замуж на Уильяма, помнишь? Пойдем, поешь немного супа.

Джини сосредоточенно морщится.

– Уильяма я помню. Славный малый.

Она сутулится. Но тут опять хватает Агнес за руку.

– Я лишь хотела, чтобы тебе достался кто-то получше отца. Твой Скотт – отпетый мерзавец.

– Мама…

Но с Джозефом она не ошиблась. Как мужчина он куда порядочней ее отца. Да и Скотта. Именно мимолетные проявления его доброты и влекли ее к Джозефу. Когда отец весь дух выбивает из вас с матерью, доброта становится превыше всего. И Джозеф не кривил душой – он вправду был ей старшим братом. Но былого не воротишь.

– Все в прошлом, мама. Все уже давным-давно в прошлом. – Она вспоминает, что сказал ей в церкви настоятель. – Пора двигаться дальше. Джини послушно кивает. – Давай-ка ложку мне. Я тебе помогу.

Агнес приглаживает матери волосы, заправляет за ухо непослушную прядь и целует в лоб.

Последнее утро

Наутро перед отъездом Дороти просыпается раньше него. На горизонте мерцает рассвет, но Полярная звезда еще ярко светит на небе. Дороти вычищает очаг, ставит разогревать овсянку и разводит огонь, готовясь к пробуждению мальчика.

Накануне вечером она выложила его вещи и упаковала в кожаный чемодан вместе со связанными ею свитерами, штанишками от миссис Браун, а заодно парой кульков сладостей. Когда он спускается, Дороти стоит у подножия лестницы, и сердце у нее сжимается при виде того, что мальчик не так уж и похож на Моисея, как ей поначалу казалось: волосы у него, пожалуй, немного темнее, а сам он приземистей.

Сперва они снимают шину с крылышка кулика. Пташка плотно прижимает к тельцу раненое крыло, уже под стать здоровому. Перелом совсем зажил, и они, переглянувшись, удовлетворенно улыбаются. После завтрака она показывает ему чемодан со всем содержимым, а он без конца тараторит. Вернув себе имя, он вспомнил о своей прошлой жизни и теперь без устали болтает – с Артуром, с куликом, с Дороти.

Она берет деревянную птичку, которую Джозеф смастерил из любви к другому ребенку, и предлагает тоже положить ее в чемодан, но мальчик не хочет выпускать игрушку из одетой в перчатку ладошки. Подхватив чемодан, она идет к двери, распахивает ее, и они вдвоем выходят наружу.

Небо на востоке окрасилось в нежно-розовый цвет, а на тропинке и по обочинам сверкают кристаллики льда. Все вместе создает впечатление, будто мир вокруг светится. Дороти как будто замечает вдалеке корабль и, показав на него, говорит:

– Дом. – И выражение лица у мальчика сполна окупает всю боль расставания.

Снег выпал пушистый. Йохан смеется, сгребает перчатками целую горсть и что-то говорит на своем языке, и Дороти отчетливо улавливает слово smelte. Он повторяет его несколько раз, и она кивает:

– Да, да. – Он прав.

С долгожданной оттепелью лед наконец начинает таять, и взгляд Дороти притягивает внезапный белоснежный всполох – подснежник, один-одинешенек, дрожит на ножке под порывами приморского ветра, первый вестник весны.

На