Читать книгу - "Дар рыбака - Джулия Р. Келли"

И это вовсе не значит, что он собирался к тебе. Твой дом – он же совсем в другой стороне. А лестница буквально в двух шагах от дома Дороти. Что бы ни побудило его выйти из дома – ты за это не в ответе. Ты меня слушаешь?

Агнес возит тыльной стороной ладони по мокрым щекам.

– Так он везде носил с собой этот мяч?

– Да. Все это просто-напросто ужасное стечение обстоятельств. Так вот о чем ты думала – все это время? Что ты во всем виновата?

Настоятель вздыхает.

– Расскажи ты мне об этом раньше… – говорит он и хмурится. – Но зачем хранить его мяч?

– Знаете, я ведь хотела бросить Скотта. Как раз тогда и решилась, в тот самый день. Решила, что вернусь в родительский дом. Но после того, что случилось… – Агнес пожимает плечами. – Наверное, я в глубине души думала, что получила по заслугам. И мяч служил напоминанием – чтобы не забыть о содеянном. – Агнес опять берет мячик в руки. – Наверное, я выжила из ума, настоятель?

– Нет, Агнес. Я так не считаю. Но и не думаю, что ты в ответе за случившееся.

Он качает головой.

– Я рад, что ты пришла ко мне облегчить душу. Слишком долго ты несла это бремя.

Настоятель накидывает Агнес на плечи свое пальто, и она тихонько плачет. Ему вспоминается Дженни – как много лет она ждала ребенка, а ребенок все не шел, и как она его за это кляла, кляла саму себя, из раза в раз накидывалась на него с кулаками с приходом месячных, как недоумевала, за что ей выпало такое наказание. И настоятель представляет Дженни сейчас, с ребенком на руках, дарованным – хотя и запоздало – долгожданным сыном, от которого он прячется в церкви, засиживается допоздна, и он осознает, что ему ничего так не хочется, кроме как скорее оказаться рядом с ними, дома.

Он забирает мяч у Агнес из рук.

– Пора двигаться дальше, Агнес. Ты ведь тоже дитя Господне. Что бы там ни было. Давай помолимся вдвоем. А после поразмыслим о будущем.

Джозеф

Джозеф вытаскивает старую паклю, которой для пущей водонепроницаемости забивают в обшивке зазоры, и заменяет мягкие доски на киле. Море непостижимым образом дает людям жизнь – и течет здесь в жилах всех и каждого, – но в то же время им приходится защищаться от его коварства и непредсказуемых бедствий.

Джозефа не только женская любовь обошла стороной. С той самой ночи, когда пропал мальчик, он стал избегать и общества мужчин, зная, что некоторые в нем усомнились, как будто это их с Дороти ссора каким-то образом определила все случившееся. Он знает, как в деревне разлетаются лживые слухи, и видел – своими глазами – их лица, когда вернулся с Валунов с ботиночком в руках. Конечно, у него была своя команда – на рыбацкий промысел в одиночку не выйдешь, – и на море он всегда внушал уважение. Но Джозеф вспоминает, сколько вечеров он стряпал себе ужин сам вместо того, чтобы пойти с остальными в кабак, за крайне редкими исключениями, но даже тогда, хоть все и поднимали бокалы, когда он отправлялся домой, и провожали окликами «Доброй ночи, Джо», но за его спиной наверняка шептались о том, что по их мнению на самом деле случилось той ночью. Словно тень ребенка следует за ним по пятам, спрятавшись в его собственной тени – словно часть его самого.

Это было выше его сил – самому обнаружить ботиночек, зная то, что он тогда наконец-то узнал. Он и раньше был немногословен, но к его словам всегда прислушивались, а его уважали. Теперь немногословие переросло едва ли не в безмолвие. Он прекрасно понимал, что все тайком гадали, из-за чего они с Дороти ссорились накануне ночью на Отмели. К тому же все видели, что мальчуган частенько вертелся на Отмели и докучал Джозефу.

Хотя ему это было не в тягость. Джозеф прикрывает глаза, и вот он тут как тут, совсем тихоня.

Джозеф только радовался, когда он приходил – тише воды, ниже травы. Мальчуган сидел на песке и наблюдал за тем, как Джозеф чинит сети или промывает ловушки для крабов и бочки. Как-то Джозеф на глазах у Моисея выпотрошил и приготовил скумбрию прямо на берегу, на жаровне, так что кожица, шкварча, обуглилась до хрусткой корочки, а масло капало на пляшущее пламя, и в небе кричали оголодавшие чайки. Джозеф насадил кусочек на нож и протянул Моисею, а тот взял его и, повторяя за Джозефом, принялся дуть на рыбу и перебрасывать ее из руки в руку, радостно вытянув трубочкой губы, а потом, закинув в рот, тихонько ахнул. И, одарив Джозефа редкой улыбкой, подошел поближе за добавкой.

Он никогда не забудет, как в непроглядной темноте над пляжем колыхались фонари, а он, ведомый каким-то невнятным инстинктом, кинулся, спотыкаясь, к Валунам, как только подняли тревогу. И в тот самый момент – до ужаса обыденный – луч прожектора, шаривший по берегу, высветил крохотный ботиночек, застрявший меж камней, в расщелине не шире ладони.

«Мой краб! Мой краб!»

«Осторожней, малыш. Море – зверь опасный».

«Нет, нет», – взмолился он, наклонившись к воде, а сам промок до нитки под набегом волн, что раз за разом устремлялись в расщелину. Он никого не звал – хотя и пожалел об этом позже, – только попусту выкрикивал, снова и снова, имя Моисея буре в лицо, и шквальный ветер срывал слова с его губ под яростные завывания моря.

В такую грозу ребенок обречен.

Его родной сын.

Джозеф тянул ботиночек изо всех сил, на коленях, так что соленая вода слепила глаза, и, выдернув его, упал на спину. Выбравшись под завывания ветра обратно на Отмель, он встал и, вскинув руки, посреди всего этого хаоса стал звать на помощь. Он не помнит, что кричал, не помнит, как его вообще кто-то услышал в этом кромешном мраке, но страшная весть разлетелась, и его окружили огни, размытые под проливным дождем.

Всеобщее молчание говорило само за себя.

Наконец муж Агнес спросил:

– Так где, еще раз, ты его нашел, говоришь?

Джозеф показал рукой на Валуны, и его опять окутало всеобщее молчание. Дороти протолкнулась сквозь толпу и встала прямо перед ним: глаза распахнуты в мертвенно-бледном, изломанном свете фонарей, выхвативших в темноте ее лицо, – и под ее взглядом, исполненным тоски, отчаянной надежды на то, что он нашел их сына, Джозеф потерял дар речи; по щекам его, смешиваясь с дождем, струились слезы,