Читать книгу - "Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Эдуард Владимирович Тополь"

трубкой подтвердил Сталин. – А теперь скажите: могут один-два человека противостоять давлению такого астрономического веса? – и требовательно повторил: – Я вас спрашиваю.

– Н-нет… не могут… – растерялся Молчанов.

– Ну так не говорите мне больше, что Каменев, Зиновьев или кто-то другой из арестованных способен выдержать это давление. Не являйтесь ко мне с докладом, пока у вас в портфеле не будет их признаний!

Самолет рейса «Москва – Киев» совершил посадку в 20 км от Киева, в аэропорту «Бровары». Выйдя из здания новенького, только что построенного аэровокзала, майор Штейн не стал разоряться на таксо, а рейсовым автобусом добрался до города, до здания НКВД в правительственном квартале «Липки». Здесь, на пропускном пункте охраны, он предъявил свое удостоверение сотрудника всесоюзного управления НКВД и сообщил, что прилетел к главе Украинского НКВД народному комиссару безопасности товарищу Всеволоду Балицкому. И через полчаса, оставшись с Балицким тет-а-тет в его кабинете, сказал совершенно неслужебным тоном:

– Дорогой Всеволод Аполлонович, вы знаете моего отца, вы с ним работали в 1926 году, когда были наркомом внутренних дел Украины. Точнее, конечно, он работал с вами. Теперь он уже инвалид, плохо ходит, но помнит вас и вчера сказал мне, что вы единственный в стране человек, которому я могу показать вот это… – подняв рубаху, Штейн достал из-за пояса заветную «страшную» папку «ОСОБО ВАЖНЫЕ ДОКУМЕНТЫ» и, передавая ее в руки удивленному Балицкому, добавил: – Папа сказал, что вы меня за это не расстреляете.

Сорокачетырехлетний Балицкий молча открыл папку и медленно, словно при разминировании бомбы, стал вчитываться в каждый документ и вглядываться в каждую фотографию.

Штейн, подавшись вперед, напряженно всматривался в его лицо и даже сглатывал слюну от страха и возбуждения.

Наконец, Балицкий поднял глаза на вспотевшего Штейна.

– Н-да… – произнес он и задумчиво пожевал губами. – Мы… мы подозревали это… Но у нас не было доказательств. Ты можешь оставить мне эту папку?

– Конечно! – облегченно выдохнул Штейн и утер вспотевшую шею. – С удовольствием…

– Ну, удовольствия тут мало, – усмехнулся Балицкий и, пряча папку в сейф, спросил: – Ты хочешь со мной пообедать?

– Нет, спасибо, я обратно в аэропорт, мне завтра на работу.

– Хорошо, тебя отвезут, – Балицкий снял телефонную трубку. – И передай отцу спасибо за доверие. Как, ты сказал, твоя фамилия?

«Вскоре после этого Зиновьева и Каменева доставили в Кремль, где они были приняты Сталиным и Ворошиловым, – пишет в книге «1937» историк Вадим Роговин, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне. – Когда Каменев сказал, что им была обещана встреча со всем составом Политбюро, Сталин ответил, что он и Ворошилов являются «комиссией», выделенной Политбюро для переговоров с ними.

Зиновьев напомнил, что перед процессом 1935 года Ежов от имени Сталина заверил их, что этот процесс будет последней жертвой, на которую им придётся пойти «ради партии». Он со слезами пытался убедить Сталина, что новый процесс бросит на Советский Союз и большевистскую партию несмываемое пятно: «Вы хотите изобразить членов ленинского Политбюро и личных друзей Ленина беспринципными бандитами, а партию представить змеиным гнездом интриг, предательств и убийств?» На это Сталин ответил, что готовящийся процесс направлен не против Зиновьева и Каменева, а против «заклятого врага партии» Троцкого. «Если мы их не расстреляли, – продолжал он, говоря [Ворошилову] о Зиновьеве и Каменеве в третьем лице, – когда они активно боролись против ЦК, то почему же мы их должны расстрелять после того, как они помогут ЦК в его борьбе против Троцкого. Товарищи также забывают, что мы, большевики, являемся учениками и последователями Ленина и что мы не хотим проливать крови старых партийцев, какие бы тяжёлые грехи за ними ни числились».

Эта тирада, в которой Сталин назвал Зиновьева и Каменева товарищами, была произнесена им с глубоким чувством и прозвучала искренне и убедительно. Даже Миронов, заместитель Ягоды, доставивший арестантов в Кремль и лучше других знавший о лютой ненависти Сталина к Зиновьеву и Каменеву, поверил после этих слов, что Сталин не допустит их расстрела.

Выслушав Сталина, Каменев сказал, что они согласны дать показания на суде при условии, что никто из подсудимых не будет расстрелян, семьи их не будут подвергаться преследованиям и за прошлую оппозиционную деятельность никому не будут выноситься смертные приговоры. Сталин заверил, что всё это «само собой разумеется».

После этого «приёма» Зиновьева и Каменева перевели в удобные камеры, начали серьёзно лечить, хорошо кормить и разрешили им читать книги, но, конечно, не газеты, где после сообщения о предстоящем процессе стали публиковаться «требования трудящихся» о вынесении им смертного приговора.

А Сталин заявил Ягоде: «Плохо работаете, Генрих Григорьевич, мне уже достоверно известно, что Киров был убит по заданию Зиновьева и Каменева, а вы до сих пор этого не можете доказать! Пытать их надо, чтобы они, наконец, правду сказали и раскрыли все свои связи».

Тем временем в Киеве, в кабинете главы НКВД Украины Балицкого, поздно ночью шло совершенно секретное совещание. Первый заместитель Балицкого сорокатрехлетний комиссар украинской безопасности Зиновий Кацнельсон, сорокасемилетний Генеральный секретарь ЦК КП Украины и член Политбюро ЦК ВКП(б) Станислав Коссиор и командующий войсками Красной Армии на Украине сорокалетний командарм Иона Якир, сидя вчетвером за столом для совещаний, осторожно доставали из папки «ОСОБО ВАЖНЫЕ ДОКУМЕНТЫ» все те же собственноручные донесения Иосифа Джугашвили царской охранке и его письмо шефу царской полиции Золотареву, молча передавали их другу друг для внимательного изучения, тяжело вздыхали, нещадно курили, пили воду из стеклянного графина и сокрушенно комментировали их – Балицкий украинским, Коссиор венгерским, а Якир и Кацнельсон русским и еврейским матом.

– …в три креста! В 1912 году Ленин руководил партией из-за границы, а Малиновский был его правой рукой в России. Он имел право добавлять членов в ЦК по своему усмотрению и назначил Сталина в ЦК…

– В 1918 году мы этого Малиновского разоблачили и шлепнули к… матери!

– Так вот почему Сталину так легко удавались побеги из сибирских ссылок!…

Когда все документы были изучены, Коссиор требовательно спросил:

– Ну? Что скажете? Это фикция или?…

– Нет, это не фикция… – покачал головой Кацнельсон. – Вы знаете, что такое в царское время еврею поступить в Московский университет? Так в пятнадцатом году я таки закончил четвертый курс юридического факультета Московского университета! А этот Золотарев специально приезжал из Санкт-Петербурга и читал у нас лекции о методах полицейского дознания. И вот эта последняя фраза «Он напрашивается на это» – его фраза, я отвечаю! Он любил говорить, что