Читать книгу - "Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Эдуард Владимирович Тополь"

А во время бесконечно-изнурительного ночного допроса Карла Радека, бывшего друга и конфидента Ленина еще со времен их нищеты в швейцарской эмиграции, когда следователь комиссар Молчанов довел этого венгерского еврея до истерики, пятидесятилетний Карл Бернгардович вдруг ударил по столу кулаком и заявил: «Ладно! Я согласен сейчас же подписать всё что угодно! И признать, что я хотел убить всех членов Политбюро и посадить на кремлёвский престол Гитлера. Но к своим признаниям я хочу добавить одну деталь, что кроме тех сообщников, которых вы мне навязали, я имел ещё одного, по фамилии… Молчанов! Да, да, вас, Молчанов! – закричал Радек в истерике. – Если вы считаете, что необходимо кем-то пожертвовать для блага партии, то пусть мы пожертвуем собой вместе!» Молчанов побледнел. «И знаете, что я думаю? – продолжал Радек, наслаждаясь его испугом. – Я думаю, что, если я всерьёз предложу это условие Сталину, он его охотно примет. Что для Сталина судьба какого-то Молчанова, когда дело идёт об интересах партии! Чтобы заполучить меня на суд свидетелем, он без разговора подкинет в эту мясорубку дюжину таких Молчановых!»

(Прозорливый Радек не ошибся. Георгия Молчанова Сталин расстрелял 9 октября 1937 года, на полтора года раньше, чем Радека).

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАША РОДНАЯ НЕПОБЕДИМАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ – МОГУЧИЙ ОПЛОТ МИРНОГО ТРУДА НАРОДОВ СССР!» – под таким стометровым транспарантом влились на Красную площадь чеканные колонны суровых красноармейцев в касках, гимнастерках и с ружьями через плечо, на груди и на изготовку. Их парад принимал народный комиссар по делам обороны СССР маршал Клемент Ворошилов на белом коне… За красноармейцами кавалеристы с саблями наголо гарцевали на вороных кавалерийских скакунах… Потом курсанты снайперских школ «Осоавиахима» в широкополых маскировочных шлемах стали печатать шаг, выставив снайперские винтовки в позиции «целься»… Следом покатили доблестные пулеметчики и пулеметчицы на тачанках…

Когда в кабинет Молчанова привели пятидесятитрехлетнего Григория Зиновьева, привезенного из Верхнеуральского политизолятора, даже Молчанов не узнал в этом высохшем и полуседом, с запавшими щеками, старике того пламенного пышноволосого оратора и знаменитого организатора обороны Петрограда от немцев в 1918 году, о котором в поэме «Песнь о великом походе» сам Сергей Есенин написал: «А Зиновьев всем / Вёл такую речь: / «Братья, лучше нам / Здесь костьми полечь, / чем отдать врагу / Вольный Питер-град / И идти опять / В кабалу назад».

Глянув на изможденного арестанта, Молчанов непроизвольно заглянул в папку его следственного дела, где были вклеены фотографии Зиновьева с Лениным; со Сталиным, Каменевым и Бухариным; выступающего на массовом рабочем митинге в 1917 году и т.п.

– Ваша фамилия, имя, отчество? – сухо, по процедуре, спросил Молчанов.

– Зиновьев Григорий Евсеевич, – устало, как на сотнях предыдущих допросах, ответил арестант.

– Настоящие имя-отчество-фамилия?

– Овсей Аронович Радомысльский.

– Дата рождения?

– 11 сентября 1883 года.

Молчанов невольно вздохнул: перед ним действительно был Зиновьев – бывший председатель первого Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, бывший третий – после Ленина и Троцкого – самый влиятельный член Политбюро и бывший вождь Первого Интернационала, с подачи которого Сталин в 1922 году стал Генеральным секретарем ЦК партии.

– Уважаемый Григорий Евсеевич, – с почти искренним сочувствием сказал Молчанов. – Ну почему вы упорствуете? Поймите, наша разведка перехватила документы германского генштаба, которые свидетельствуют о намерении Германии и Японии ближайшей весной напасть на Советский Союз. Сейчас нам больше чем когда-либо необходима поддержка международного пролетариата. А ваш друг Лев Троцкий своей антисоветской пропагандой мешает этому. Поэтому именно вы с вашим международным авторитетом вождя Первого Интернационала можете и должны помочь нашей с вами партии нанести по Троцкому сокрушительный удар, чтобы отвадить мировой пролетариат от его антисоветской деятельности.

– Моя партия уже трижды – в 28-м, в 32-м и в 34-м – выбросила меня на помойку: сначала в ссылку в Калугу, потом в Кустанай, а теперь за Полярный круг, в Верхнеуральск, – негромко и сухо, без эмоций, произнес Зиновьев. – И после этого вы ждете моей помощи? Вы знаете, каким матом обогатил я в тюрьмах свой русский язык? Вас на какой этаж послать?

– А что это даст, Григорий Евсеевич? Разве вы не понимаете, что от вашего поведения зависит не только ваша жизнь, а жизнь еще тысяч старых большевиков, ваших товарищей? Если ради дела партии вы пойдете нам навстречу и признаете свой сговор с Троцким, они сделают то же самое и спасутся от расстрелов.

– А вы знаете, сколько расстрельных приговоров я подписал, когда Ленин, Сталин и все остальные сбежали из Питера, а меня оставили для его обороны? Белогвардейцы, предатели, саботажники – знаете сколько? Может быть, за их души пришла теперь и моя очередь?

– И очередь Сарры Наумовны, вашей жены? – быстро спросил Молчанов.

От этого неожиданного удара «под дых» у Зиновьева отпала челюсть и остановилось дыхание.

– Я… – прохрипел он растерянно. – Я не расстреливал жен контрреволюционеров…

Молчанов смотрел на него испытующе и молчал.

– Он… – снова хрипло сказал Зиновьев. – Он и на это способен? – и сам обреченно добавил: – Хотя да, Ленин предупреждал: этот повар будет готовить острые блюда…

– Так что? Будем подписывать? – Молчанов подвинул в сторону Зиновьева уже заготовленное признание Зиновьева о намерении вместе с Каменевым осуществить по приказу Троцкого убийство Сталина и остальных членов Советского правительства.

Зиновьев прочел текст, отпечатанный на пишущей машинке, покрутил в высохшей руке деревянную перьевую ручку с сухим пером, посмотрел на чернильницу, которую Молчанов тотчас подвинул к нему, и вдруг отложил ручку в сторону:

– Нет! Сейчас не подпишу. Только после личной встречи со Сталиным. В конце концов, это я сделал его генсеком. Теперь, если ему нужно, пусть сам меня попросит и даст гарантию, что не расстреляет, – и Зиновьев властно повернулся к двери. – Охрана! Уведите меня!…

За пулеметчиками на тачанках покатили по Красной площади пулеметчики-мотоциклисты на австрийских мотоциклах «Puch 800», украшенных красными звездами на бензобаках… За ними выехали тракторы «Сталинец-60» Челябинского тракторного завода с 45-мм противотанковыми пушками на прицепе… Следом под транспарантом «МОЛОДЕЖЬ В АРТИЛЛЕРИЮ!» покатили самоходные, на гусеницах, длинноствольные гаубицы особой мощности Б-4 «Кувалда Сталина» калибра 203 мм…

Стоя на верхней трибуне Мавзолея, Сталин кивком головы подозвал стоявшего сбоку первого заместителя Ворошилова маршала Михаила Тухачевского. Тухачевский, подойдя, отдал честь, Сталин кивнул и, показав на свои «Кувалды»-

гаубицы, катившие внизу, спросил:

– Скажите, товарищ Тухачевский, а у немцев есть такие мощные орудия?

Чтобы сквозь гремящий военный