Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

искусно поддерживала тех бояр, кто проявлял лояльность к малолетнему Иоанну IV или поддерживал его, и одновременно нейтрализовала противников, не позволяя им усилиться. Благодаря такому гибкому подходу она постепенно сосредоточила в своих руках всю полноту власти, сумев сохранить хрупкий баланс между различными силами при дворе.

Судьбу державы определяли два могущественных органа власти. Боярская дума — влиятельный совет из пятнадцати вельмож — служила оплотом стабильности. Каждый день здесь решались важные государственные дела. В роскошных палатах, под сводчатыми потолками, вельможи в богатых одеждах вели неспешные, но важные беседы. Параллельно с ней существовала Семибоярщина — опекунский совет из семи самых влиятельных бояр, созданный по завещанию покойного Василия III, своего рода тайный кабинет для решения особо деликатных вопросов.

Елене Глинской приходилось виртуозно маневрировать между этими двумя центрами власти. Она искусно балансировала интересы различных боярских группировок, направляла их амбиции в нужное русло и принимала ключевые решения, оставаясь при этом в тени официального престолонаследия.

Василий Шуйский прекрасно понимал, что быть избранным в оба этих совета означало обладать поистине безграничным влиянием. Для него членство в обоих советах было не просто почетной должностью, а жизненной необходимостью. Через эти советы, как сквозь сито, проходила вся власть в государстве, и именно там решалась судьба любого, кто имел отношение к государственным делам.

Потеря любого из этих постов могла стать для него непоправимым ударом. Без влияния в Боярской думе он утратил бы возможность участвовать в повседневном управлении державой, а исключение из Семибоярщины лишило бы его шанса ослабить позиции могущественной Елены Глинской.

Каждый день Шуйский, подобно ходоку по лезвию ножа, балансировал между дворцовыми интригами и тонкой дипломатией, стремясь сохранить свое шаткое положение в обоих советах. В этой игре за власть один неверный шаг мог стоить ему не только должности, но и головы.

Но сейчас великая княгиня еще не знала, что он шел к ней не с пустыми руками.

В парадных покоях на резном деревянном троне восседала Елена Глинская, а рядом с ней, в массивном кресле, расположился Михаил Глинский, подчеркивая свою исключительную роль. Маленький Иоанн IV сидел на троне рядом с матерью, устроившись у нее на коленях. Боярыня Агриппина Челяднина, как всегда, находилась рядом со своей госпожой, готовая прийти на помощь в любой момент.

Михаил Глинский, облаченный в роскошные княжеские одежды, расшитые золотом, производил впечатление человека властного и могущественного. Его густые, с обильной проседью волосы и длинная борода создавали образ истинного властителя. Взгляд исподлобья, проницательный и острый, словно пронзал каждого, кто входил в палату. На шее Михаила Львовича блестело массивное ожерелье с драгоценными камнями — подарок от польского короля за заслуги в военном деле. Его руки, украшенные перстнями, уверенно лежали на подлокотниках кресла, излучая спокойную силу и власть.

При появлении воеводы Михаил Львович слегка подался вперед в своем кресле, его руки крепко обхватили подлокотники. Но Елена остановила его взглядом, показывая, что все в порядке; ее серые глаза внимательно следили за приближающимся князем Горбатым.

Князь Горбатый низко поклонился, переводя взгляд от великой княгини к думному боярину и обратно. Он знал, что каждое его слово будет тщательно взвешено и оценено.

— Великая княгиня, — начал он, — принес я вести с осмотра поместья боярина Шуйского.

Елена едва заметно кивнула, давая понять, что готова слушать. Ее пальцы нервно теребили край парчового платья.

— Государь ты наш, Иван Васильевич, — мягко произнесла она, обращаясь к сыну, — боярыня Агриппина проводит тебя в палаты твои. Надобно нам с Борисом Горбатым государевы дела обсудить, важные речи повести.

Челяднина, казалось, только этого и ждала: она склонилась перед великой княгиней и протянула руки к ребенку. Иоанн, хоть и слегка расстроился, что его отсылают, все же позволил отвести себя. Напоследок он посмотрел на князя Горбатого. В этом взгляде читалось детское любопытство и незрелое понимание важности происходящего.

Когда шаги ребенка и боярыни затихли вдали, Елена Глинская вновь обратила свое внимание на Горбатого, ее взгляд стал более пристальным и требовательным.

— Сказывай, — произнесла она, — что сыскали в поместье Шуйского? Какие вести принес?

Глаза Бориса Ивановича загорелись праведным гневом, и он подался вперед, сжимая в руках перчатку с золотым узором.

— Матушка великая княгиня, — начал он, его голос дрожал от негодования, — слуги-то молчат, да только следы злодейств повсюду зримы. Своими очами зрел я цепи железные, следы кровавые и места заточения. Шуйский держит люд свой в страхе великом и в рабстве невольном.

При этих словах Михаил Львович довольно хмыкнул и в предвкушении крепче сжал подлокотники кресла. Елена искоса взглянула на него, призывая к сдержанности.

— А что крестьяне? — спросила она, внимательно глядя на воеводу. — Неужто ни один не решился слово молвить?

— Крестьяне, — Горбатый тяжело вздохнул, — они, матушка, трепещут. Кто посмеет слово молвить, когда всем ведомо, что после оного ждет их? Зрел я, как жены плачут тайком, а мужики прячут глаза. Но следы пыток, раны от плетей — все сие не скроешь.

Михаил Львович не выдержал и вмешался:

— Но, может, найдутся и те, кто возведет напраслину? Шуйский ведь не первый год в думе заседает, не мог же он…

Елена подняла руку, прерывая его:

— Молви, Борис Иванович, что еще сыскали твои люди?

Князь Горбатый достал из-за пазухи сверток пергамента:

— Вот, матушка княгиня, письмена дьяков и приставов. Там все черным по белому писано.

Елена Глинская развернула пергамент, ее глаза быстро скользили по строкам. Михаил Львович, затаив дыхание, наблюдал за ней. Он видел, как меняется выражение ее лица: от холодного спокойствия к едва заметной радости.

— Вижу, дело ясное, — произнесла она наконец и, свернув пергамент, передала его Михаилу Львовичу. — Не могут сии злодеяния безнаказанными остаться. Соберу я завтра на заре Боярскую думу в Золотой палате. Ты же должен пред очи их явиться и все улики свои лично изложить!

— Как прикажешь, правительница.

— Шуйский прибыл?

— За дверьми ожидает.

— Зови! — эхом разнеслось по палате.

Борис Горбатый еще раз поклонился, его движения выдавали внутреннее напряжение. Руки воеводы сжимались в кулаки, пока он направлялся к выходу. Каждый его шаг будто говорил, что князь хорошо понимает: его роль в этой игре только начинается.

Елена Глинская внимательно следила за удаляющейся фигурой. Ее взгляд встретился со взглядом Михаила Львовича, и между ними промелькнуло то невысказанное понимание, которое возникает между людьми, долго находившимися в союзе против общего врага. В этом безмолвном обмене взглядами читалось все: и облегчение от того, что момент настал, и тревога за предстоящее решение, и холодная решимость довести дело до конца.

В этот момент двери палаты распахнулись, и появился Василий Шуйский.