Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

— Поручаю тебе немедля доставить ко мне князя Горбатого, — голос княгини звучал уверенно и громко, а в глазах читалась надменность. — Вели Борису Ивановичу от моего имени явиться во дворец безотлагательно.

— Слушаюсь, госпожа княгиня, — поклонился слуга.

— Скажи, дело у меня к нему имеется срочное. А посему пусть не медлит.

— Все будет исполнено, матушка великая княгиня.

— Ступай с богом, да смотри, не мешкай, — княгиня протянула молодому дворовому руку для поцелуя, выказывая тем самым свое доверие и расположение.

Когда он коснулся губами ее руки, Елена невольно вздрогнула: этот поцелуй не показался ей проявлением обычной почтительности, в нем скрывалась тщательно замаскированная страсть, которая искрой пробежала по ее пальцам и отозвалась легким трепетом в груди. А когда он выпрямился, в его глазах она прочитала не ястребиную зоркость, а теплоту, свойственную мужчине, который испытывает искренний интерес к женщине. На мгновение ей подумалось, а не отослать ли его прочь от двора, от греха подальше, но тут же отбросила эту мысль, сочтя ее глупой и недостойной себя. «Что за нелепые мысли? — подумала она, гордо вскинув голову. — У меня есть дела поважнее, чем предаваться глупым фантазиям».

После того как дежурный дворовый удалился, великая княгиня обвела всех боярынь пристальным взглядом. Все они разом опустили глаза, делая вид, что ничего не заметили.

Елена Глинская поднялась с кресла и велела всем вернуться к своим обязанностям и заняться текущими делами.

На этот день у нее самой скопилось немало важных дел. В числе главных вопросов — завершение строительства оборонительных стен в Москве, которое она лично контролировала. Великая княгиня внимательно следила за тем, как расходуются средства, выделенные не только из казны, но и от церкви, бояр и торговых людей. Помимо этого, нужно было разобраться с очередной попыткой литовцев нарушить торговые соглашения. Купцы жаловались на притеснения на рынках Великого княжества Литовского, и Елена готовилась отправить послов для разрешения конфликта. Еще на повестке дня стоял вопрос о продолжении денежной реформы. Необходимо было бы обеспечить все города новой монетой и изъять из обращения старые, чтобы полностью пресечь промысел фальшивомонетчиков.

«После беседы с Борисом Ивановичем надлежит просмотреть донесения о сборе податей в новгородских землях, — размышляла правительница. — А еще митрополит Даниил обещал прибыть для беседы о раздаянии церковных денег на государевы потребы, но, может быть, мне самой к нему наведаться, ибо есть о чем с ним потолковать, помимо церковных упований».

При мысли о предстоящей беседе с митрополитом Елена нахмурилась. Вопрос о церковных землях, передаваемых в казну, оставался острым и требовал деликатного подхода. Даниил не поддерживал ее правление и открыто не скрывал своего недовольства некоторыми принимаемыми ею решениями.

«Надлежит напомнить ему о клятве верности, — подумала великая княгиня, — и о том, что радение о державе превыше всего, даже церковных интересов».

Куда важнее подготовка к венчанию Иоанна IV на великое княжение. Это даст Елене Глинской, как регентше, практически неограниченную власть, сравнимую с полномочиями полноправного государя. В ее руках окажутся все нити государственного управления: от командования войсками до решения судеб подданных. Она будет единолично решать вопросы внешней политики, вести дипломатические переговоры и подписывать международные договоры. Боярская дума, некогда могущественная и строптивая, будет вынуждена подчиняться ее воле.

Вдобавок ко всему, требовало внимания воспитание юного Иоанна Васильевича. Хотя сын еще мал, Елена понимала, что пора начинать готовить его к правлению, и сегодня она планировала обсудить с учителями новые науки для его обучения.

Вскоре дворовый Аким постучал в покои великой княгини и, получив разрешение войти, доложил о прибытии князя Бориса Горбатого.

Елена, стараясь не встречаться глазами с молодым дворовым, хотя и чувствовала его взгляд на себе, кивнула, разрешая верному воеводе войти.

Борис Горбатый вошел шумно, напористо. Его лицо, испещренное шрамами, выражало неприкрытую ненависть при одном упоминании имени Василия Шуйского — давняя вражда связывала их семьи.

— Дело тебе поручу, воевода, — Елена Глинская внимательно вглядывалась в глаза соратника и с удовлетворением отмечала в них непритворную преданность. — Отправляйся с отрядом стрельцов, двумя дворцовыми приставами и дьяками в поместье Василия Шуйского, проведи там обыск. Надобно собрать доказательства его зверств над крепостными, кои таковые имеются. А коли даже не имеются, отыщи!

Горбатый хищно улыбнулся, обнажив желтые зубы:

— Сделаю, великая княгиня. Злодей давно напрашивается на неприятности. Мои люди прочешут каждый угол в его поместье, вытрясут правду из любого холопа.

— Действуй быстро, но осторожно. Пусть все выглядит законно, — предостерегла правительница. — Нам не потребны лишние слухи и волнения среди бояр.

— Слушаюсь, — поклонился Горбатый, поправляя рукоять меча. — Все будет сделано быстро.

— Сегодня же!

— Точно так.

Он уже направился к выходу, но голос правительницы остановил его:

— И вели Василию Васильевичу явиться ко мне, когда все закончишь. Под стражей вести надобности нет, дабы не сеять смуту среди кремлевских жителей…

В то время как великая княгиня размышляла о государственных делах, а затем встречалась с Борисом Горбатым, старшая боярыня Марфа, задыхаясь от быстрого бега по многочисленным коридорам Кремлевского дворца, с бьющимся сердцем коротко постучалась в дверь казначейской палаты.

Тяжелые дубовые двери, украшенные железными полосами, приоткрылись, пропуская ее внутрь. В просторной комнате, освещенной восковыми свечами в массивных серебряных подсвечниках, за длинными столами трудились дьяки и писцы. Они склонились над пергаментами, что-то подсчитывая и сверяя записи в толстых фолиантах. В воздухе витал запах старых бумаг и воска, смешанный с ароматом ладана, доносившимся из соседней молельни.

В дальнем конце палаты, за резным деревянным столом, сидела княгиня-казначей Авдотья Шуйская, окруженная свитками и монетами. Она встретила вестницу с выражением добродушия на лице и кивком пригласила подойти ближе.

Боярыня Марфа, приложив пухлую ручку к бурно вздымающейся груди, которая, несмотря на свои внушительные размеры, вызывала не восхищение, а тревогу, плавно приблизилась к столу и, наклонившись к уху казначейши, начала что-то оживленно шептать. По мере того как ее слова звучали все более настойчиво, на лице княгини исчезало напускное благодушие, уступая место привычной серьезности и суровости.

Когда старшая боярыня закончила доклад, Авдотья, стараясь скрыть тревогу, с усмешкой прошептала:

— Ну ты ж, погляди: никак ей неймется!

В знак благодарности она незаметно подсунула под ладонь боярыни серебряный алтын, и, когда та, раскланиваясь, ушла, поднялась из-за стола с выражением непоколебимой решимости в глазах.

— Ступай скорей, вели готовить мне сани! — приказала княгиня Авдотья одному из писцов.

Глава 25

Нашли дьяки кровь на досках,

И цепи ржавые в сенях.