Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

государю Василию III, Глинский не только сохранил, но и приумножил свое влияние. Его имя все чаще появлялось в расходных книгах, словно яркая нить, связывающая великокняжеские милости с нуждами Русского государства. О высоком положении и доверии свидетельствовала небывалая сумма в пятнадцать тысяч рублей, заплаченная за его освобождение из литовской темницы. А готовность сорока семи бояр предоставить двойную поруку за его свободу свидетельствовала о значительном влиянии князя в высших кругах общества.

В последние годы правления Василия III князь Глинский стал ключевой фигурой великокняжеского двора. Он участвовал в принятии важнейших решений, давал советы государю и своим авторитетным мнением направлял ход истории. Его четкая и размашистая подпись украшала важные указы, а голос звучал весомо при распределении средств на военные нужды и государственные проекты.

При малолетнем Иоанне IV Михаил Глинский вошел в состав опекунского совета, где его слово имело вес при решении финансовых вопросов государства. Многие шептались, что именно он, вместе со всесильным фаворитом Елены Васильевны, будет определять судьбу государственной казны. В руках князя снова сосредоточилась власть над финансовыми ресурсами государства, только теперь — Великого княжества Московского.

Только время могло показать, сумеет ли он удержать эту власть и направить ее на благо Русского государства, или жажда наживы и интриги поглотят его в пучине борьбы за влияние.

Свалить с пьедестала такого влиятельного вельможу, обвинив в казнокрадстве, — дело отнюдь не шуточное и весьма рискованное. Авдотья Шуйская хорошо отдавала себе отчет, с чем и с кем ей придется иметь дело.

В просторных палатах Кремлевского дворца, где каждый шаг сопровождался шелестом шелковых одежд и позвякиванием драгоценных украшений, княгиня Шуйская, погруженная в раздумья, восседала за массивным столом из резного дуба. Перед ней лежали увесистые фолианты приходных книг, а на полках рядом стояли тяжелые ларцы из великокняжеской казны.

Как одна из самых приближенных к государю женщин, Авдотья обладала статусом дворовой боярыни и имела право входить в самые сокровенные покои дворца. Ее слово весило немало при решении государственных вопросов, а мнение учитывалось при распределении средств на нужды державы. После смерти великого князя Василия III за ней сохранились все привилегии. Даже Елена Глинская не решалась нарушить этот устоявшийся порядок. Авдотья пользовалась поддержкой большинства членов Боярской думы, в том числе ее председателя, одного из опекунов малолетнего Иоанна IV и своего супруга Василия Шуйского, — все это надежно защищало ее от прямых нападок великой княгини.

В качестве боярыни-казначея она обладала немалой властью. Княгиня была не просто хранительницей казны — она олицетворяла собой стража благосостояния всего государства. Ее работа требовала не только знаний и опыта, но и выдающихся управленческих талантов.

Авдотья единолично решала, какие средства куда выделять, какие ткани заказывать для великокняжеского гардероба, какую церковную утварь создавать для праздников. Думные бояре нередко обращались к ней за советом, ведь ее слово могло повлиять на распределение средств между различными государственными нуждами.

Княгиня Шуйская получала весьма внушительное годовое жалованье, и это было вполне оправданно и заслуженно, учитывая возложенные на нее обязанности и ответственность за благосостояние всего Великого княжества Московского.

Каждое утро Авдотья начинала с проверки содержимого ларцов: золотых монет, драгоценных камней и церковной утвари. Она внимательно следила за всеми поступлениями в казну и выдачами средств на государственные нужды. В ее обязанности входило не только хранение этих богатств, но и ведение сложного финансового учета. Княгиня знала наизусть каждую статью расходов, помнила все долги и обязательства, вела учет податей и налогов. Ее острый взгляд замечал малейшие неточности в записях приходных книг, где витиеватым почерком писцы записывали все поступления и выдачи.

В ее распоряжении находился целый штат помощников: писцы вели записи под ее диктовку, а ларечницы заботились о сохранности ценностей. Все они подчинялись строгому распорядку и несли личную ответственность за доверенные им вещи.

В палату вошел молодой писец, слегка запыхавшийся от быстрой ходьбы.

— Госпожа княгиня, дозволь с вестью явиться!

— Что там у тебя? — спросила Авдотья, не отрывая глаз от фолианта с записями.

— Из Новгорода прибыл обоз с данью. Сотник говорит, там пять ларцов с серебром да два короба с меховыми шкурами.

Княгиня подняла на него взгляд:

— Все как положено: счет, опись?

— Все в порядке! — писец протянул ей свиток. — Сотник сам все пересчитал и расписался.

Авдотья развернула свиток, быстро пробежала глазами по строкам:

— Добро. Веди сотника сюда, приму дары. А ты, — она обратилась к ларечнице, — подготовь кладовую. И гляди, дабы все было как надо, ибо каждая монета на счету.

— Слушаюсь, госпожа княгиня, — поклонилась ларечница и поспешила выполнять поручение.

Авдотья строго посмотрела на писца:

— А ты ведаешь, что каждая ошибка в записях может стоить не только должности, но и головы?

— Все ведаю, светлость княгиня, все исполню, как надобно!

— То-то же. Ступай, готовь новые записи. И помни: всякий росчерк в грамотах твоих да будет чист, как грань алмазная, и верен, как стрелка, на север указующая.

Писец поклонился и вышел, а княгиня вернулась к своим записям.

Свою работу по обличению Михаила Глинского в казнокрадстве Авдотья продолжила дома. С вечера, после ужина, она распорядилась принести свечи в опочивальню — место, позволявшее ей сосредоточиться, а ее мужу оставаться в курсе всех событий.

На большой кровати с балдахином полулежала княгиня, одетая в разноцветный турецкий халат из мягкого бархата, накинутый поверх ночной рубашки. Рядом, на краю кровати, сидел Василий Шуйский. Тонкие пальцы Авдотьи бережно разглаживали пергаментную грамоту, и острый ум ее уже выстраивал план действий.

Князь долго смотрел на жену, наблюдая, как она внимательно изучает документ и при этом совсем не замечает его присутствия. Он взобрался на кровать и подкрался к ней, напрасно стараясь привлечь к себе ее внимание. Вперив лукавый взгляд в грудь жены, князь осторожно, но с явным призывом, положил руку на ногу Авдотье, сдвинул халат и прижался ладонью к ее колену, чувствуя, как от этого прикосновения по всему его телу пробежала сладкая дрожь.

Княгиня наконец обратила внимание на мужа — проследила весь путь, проделанный его рукой, а затем с нескрываемой иронией взглянула князю в глаза, полные неприкрытой похоти.

— Ай да проказник! — неожиданно рассмеялась она, чем вмиг остудила порывы нежности своего благоверного.

Шуйский убрал руку, насупился.

— Уйми, Василий Васильевич, свою прыть, — она погладила его по волосам. — Не ко времени сие: наши головы, почитай, на плахе, а ты ручками похотливыми на блажь призываешь, неразумие творишь! А коли невтерпеж, так пойди любую девку дворовую в баньку отведи да вели ублажить, как следует, не впервой ведь. Сколько уже дурех таких обрюхатил — перстов не хватит сосчитать!

— Так