Читать книгу - "Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников"

ополчении, то иди под мое начало. Если ты сам по себе, то ступай на все четыре стороны.

Заруцкий смутился от прямого честного ответа рязанского воеводы, немного осклабился и пошутил:

– Конечно, воевода, я пришел к тебе вовсе не для того, чтобы звать тебя под свою руку. Я согласен бить поляков под твоим началом. – Заруцкий на миг прикрыл глаза и с остервенением подумал:

«Как же хорошо, что я ему ничего не сказал о стремлении царицы Марины править страной от имени малолетнего сына. Ляпунов никогда не согласился бы на воцарение Ивана Дмитриевича».

– Сегодня мы с тобой верные союзники, воевода. Поэтому отдавай мне любой приказ, и я его выполню, – произнес атаман, чуть помолчал и добавил: – А завтра посмотрим, как нам быть. Всему свое время. Все в руках Божьих или в издевке дьявола над родом человечьим.

Как и всегда, резня началась с истошного крика:

– Ратуйте, братцы, бьют православных!

Гонсевский сначала хотел было приказать своим людям разнимать драку извозчиков с поляками пана Николая Козаковского, который велел местным жителям идти помогать втаскивать пушки на стены. Потом он осмотрелся и подумал, что эти москвичи соединились с каким-то отрядом мятежников, подошедшим к столице по призыву патриарха Гермогена, и хотят завладеть Китай-городом. После этого Гонсевский повелел своим жолнерам и наемникам-немцам, служившим в польском войске, жестко навести порядок, оттеснить бунтовщиков, не щадя их и не стесняясь в средствах.

Несколько сотен жолнеров и немцев кинулись на безоружную толпу и стали избивать москвичей. Получив острастку кулаками и дубинами, чужаки уже не стеснялись в средствах, выполняя приказ Гонсевского. Они обнажили сабли и принялись рубить всех, кого угораздило попасть им под руку: и здоровенных мужиков-извозчиков, и женщин, и старых, и малых, теснили толпу окровавленных москвичей из Китай-города.

Во время этой дикой, зверской бойни, продолжавшейся более часа, залпы мушкетов смешались с набатным звоном множества московских колоколов. Вставай, народ православный, берись за колья и топоры! Латиняне убивают безоружных людей!

Чем не повод для бунта, пусть и бессмысленного при явном превосходстве противника? Москвичи понимали, что у них нет никаких шансов одержать победу, изначально видели, что их восстание захлебнется собственной кровью. Их месть была не утоленной до конца, но все же праведной.

Пусть восстание вспыхнуло преждевременно, пусть все пошло не так, но чужаки, и поляки, и немцы, испугались этого спонтанного выступления. Значит, в душе у людей наконец-то закипела долго сдерживаемая ярость к чужим польским порядкам, к своим доморощенным изменникам, возглавляемым боярами, которые, нисколько не стыдясь, на виду у всех лизали зад иноземцам, особенно их королю Сигизмунду Третьему и его сыночку Владиславу.

Потом, когда все очухаются, будет подсчитано, что в Китай-городе во время спонтанной, практически ничем не мотивированной резни погибли около семи тысяч человек. Кстати, среди них хватало и поляков. Восставшие москвичи давили их чуть ли не голыми руками.

Польские стражники ворвались на подворье князя Андрея Васильевича Голицына, одного из членов Семибоярщины, сидевшего «под домашним арестом» якобы за тайное сношение с людьми Тушинского вора. Почему-то в самом начале неожиданного московского восстания Гонсевский посчитал, что он, младший брат Василия Васильевича Голицына, посланного в составе московского посольства в Смоленск, к королю, является одним из его организаторов.

– Радуешься, князь, польской крови, пролитой в Китай-городе? – спросил один из посланцев Гонсевского.

– Нет, я гораздо больше скорблю о русской крови, – отвечал князь Андрей. – Ее сегодня прольется гораздо больше польской.

– Ты знал о готовящемся восстании? А ведь давал присягу королевичу! Выходит, ты предал его, хотя и целовал ему крест, так?

Видя перед собой обнаженные сабли, бешеные, ненавидящие глаза, в которых не было ничего, кроме слепой мести за пролитую польскую кровь, Голицын побежал к окну, распахнул его и закричал не своим голосом:

– Спасите, убивают!

Однако поляки уже достали его саблями. Он обмяк на подоконнике, не в силах больше ничего крикнуть в весеннюю мартовскую сырость.

В то самое время, когда Москва била в набат, а форма жолнеров и немцев пропиталась русской кровью, в Белом городе возник еще один очаг мятежного сопротивления, организованный довольно неплохо. Улицы и переулки были забаррикадированы всем тяжелым и объемным, что попадало москвичам под руку. В дело были пущены извозчичьи сани, дрова, стволы деревьев, скамьи, доски. Укрывшись за всем этим, мятежники начали стрелять в поляков и немцев.

Особенно силен огонь был на перекрестках. Жители столицы били ненавистных иноземцев, обагривших руки русской кровью, из окон, со стен, с крыш. Когда противник не выдерживал пальбы и отступал, москвичи швыряли ему вслед поленья и бревна, били досками и скамейками. Куда ни кидались польские и немецкие отряды, где ни прятались, они встречали большие и малые преграды, а то и непроходимые баррикады. Восставшие всюду стреляли в них, метали в головы то, что имели под рукой.

На Сретенке полякам досталось особенно сильно. Здесь большой отряд под началом князя Пожарского устроил над ними самую настоящую расправу. Рядом находился пушечный двор. Там были не только орудия, готовые к бою, но и люди, очень неплохо умеющие стрелять из них. Дмитрию Михайловичу удалось прицельным огнем загнать поляков в глубину Китай-города и построить ряд крепких укреплений. Один сильный острожек был возведен у церкви Введения на Лубянке. Он закрывал полякам и немцам выход из ворот.

Чужакам ничего не оставалось делать, как бежать в Кремль и Китай-город и за их стенами отбиваться от восставшего русского народа до последней возможности. Оставлять в целости и сохранности Белый город они не могли. Это означало бы дать возможность ополчению Ляпунова и Заруцкого, подходившему к столице, удобно, стратегически выгодно там разместиться и терзать поляков до полного их искоренения в Кремле и Китай-городе.

Одна и та же идея, видимо, пришла одновременно во многие польские и немецкие головы.

– Огня! Жги дома! – крикнул кто-то из этих негодяев.

– Выжжем это проклятое место!

– Огнем кровь польскую освятим!

Однако тут приключилась заминка. Деревянные дома стояли впритык один к другому и каменным стенам Белого города. Они никак не хотели гореть. Наверное, сказывалась и довольно сырая весенняя погода.

Но к великой радости чужаков, через какое-то время сильный огонь все-таки вспыхнул сразу в нескольких местах. К несчастью же москвичей, ветер нес пламя в их сторону. Из-за пожара и жалящего огня повстанцам пришлось отступить от Китай-города, который был почти что в их руках. Они захватили бы его целиком через несколько часов или даже минут. А поляки и немцы стреляли им в спины.

Изменник Михаил Салтыков в угоду чужеземцам, из лютой ненависти к своим, русским,