Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

Трояни хмыкнул и стал излагать своё видение ситуации:

– Особая у них тут атмосфера. Какая–то военно–политическая форма управления. Не как в нормальном мире, где один руководитель, который однозначно задаёт темп работы и ты, как наёмный работник, решаешь, будешь ли с ним работать или лучше сменить организацию. Здесь же, в каждой организации правит некий треугольник – администратор, представитель профсоюза и представитель партии. И обычно эти трое совсем некомпетентны. Администратор назначается по своим прошлым революционным заслугам, представитель партии – это агитатор, никогда в жизни не работавший, а представитель профсоюза так вообще пустышка, но всегда что–то вякает ни о чём.

И удивительно, ответственность за все провалы несёт администратор, остальные двое обычно в эти провалы только помогают зайти. Да ещё ситуация усугубляется, тем, что директора никто не спрашивает, может ли он в реальности выполнить планы, которые в неких высоких кабинетах написали. Ему приказывают, он должен выполнить, иначе понесёт наказание – тогда какой он партиец? – он контрреволюционер–оппортунист! И этот «провинившийся», чтобы наказание оттянуть, делает подлог и реальные результаты всё более отстают от нарастающих планов. На бумажках–отчётах ведь успеваешь, а в реальности – пустышка. И вот уже план пятилетки на радостях делают трёхлетним. Посмотри на безумный план по строительству дирижаблей! И что на самом деле получили за три года? Только один дирижабль и тот копия итальянского «Эн–один».

Здесь такая бюрократическая цепочка сложилась, что невозможно разобраться как оборудование и материалы доставляются. Всё переплетено и запрятано, кивают друг на друга, перекидывают проблемы, досконально определить ответственного невозможно.

Трояни намазывал маслом хлеб и вываливал доказательства своих выводов, накопившиеся за несколько лет наблюдений.

– А те двое, что приставлены к несчастному директору, только и делают, что требуют результатов, указанные в планах, фиксируют ошибки, которые директор насовершал, или изобличают обходные пути по которым тот доставал что–то нужное для производства, а потом, в момент подведения итогов, всё это предъявляют проверяющим, свалив всю ответственность на него… а сами остаются в стороне.

Комиссия из рабочих два раза в год оценивает реальную ситуацию и указывает на невыполнение планов. Но никто не смеет указать, что сама система порочна и вину возлагают на этого самого директора. Посмотри, за три года сколько начальников Дирижаблестроя сменили. – Трояни загибал пальцы, – Пурмаль, Фельдман, Матсон, Флаксерман. И так внезапно исчезали… Сегодня сидят за столом до самой ночи и спешат выполнить работу, а на следующий день их уже нет…

Трояни подёргал головой, как–бы подтверждая, что не может понять такого рода смирение.

– Откуда такое спокойствие перед неминуемым… славянский темперамент, что–ли? Можно ли представить, что итальянец будет таким спокойным, когда узнает, что через несколько дней его уволят. Уволят… хм… вернее, уберут… куда их там убирают? В тюрьму, в Сибирь? Размышляешь и не поймёшь, как такое получается… вереница… по очереди друг друга изобличают… и на их место.... как будто и не видели, что тем головы срубают.

Шакка наливал заварившийся чай в стаканы и хмуро посматривал на разгорячённого Трояни.

– Да, Феличе, нехорошая атмосфера. Я, когда был погружён в работу, не очень–то задумывался, но как мне сообщили, что больше во мне не нуждаются, то тоже по сторонам засматриваться стал. Нищета–то ведь повальная, а всё смотрят куда–то ввысь.

Трояни черпанул ложкой вишнёвого варенья, отправил в рот и отхлебнул чая. Быстро проглотил. Боясь что мысль улетучится, продолжил

– Ну, если Сталин смотрит, то и остальные должны смотреть. А по поводу бедности… всё никак не забуду. Где–то, год назад я заказал снабженцам новый прибор, а никак всё не присылают. Я – на взводе, надоело дедовским способом измерять. Не выдержал, сколько можно издеваться, пошёл к Флаксерману. Чуть ли не бегу, – Павловна не поспевает за мной, – так меня это допекло. Флаксерман принял нас, посадил напротив, перед своим столом. Я собираюсь с мыслями, как начать и уставился на его кожаный портфель на столе. Смотрю, а мысли… Флаксерман заметил куда я смотрю и просит Павловну, чтобы перевела. Та говорит: «Это значок ЦАГИ, такой институт в СССР есть…» Я только сейчас и заметил значок, а смотрел–то на боковую сторону этого старого коричневого портфеля, истрёпанного до состояния убожества. Длинный край полностью разорван и хозяин поддерживал его состояние какой–то полуржавой проволокой. Примотал чтобы полностью не распался. Смотрел я и думал, какой я тут современный прибор хочу выпросить когда начальник Дирижаблестроя с таким портфелем ходит. Какие тут вообще могут быть разговоры о перспективах? Из итальянцев, похоже, только Нобиле ещё верит, что здесь что–то получится.

– А разве Нобиле не чувствует, что всё идёт к чертям? – Шакка стал заваривал ещё порцию чая.

– Нобиле – это ж, sancta simplicitas – святая простота, как сказал Ян Гус, сгорая на костре, когда какая–то старушка в своём религиозном усердии подбрасывала в костёр охапку хвороста, – Трояни злорадно озвучивал неподтверждённую историческую версию.

Шакка рассмеялся.

– Кстати, а из–за чего, всё–таки, Нобиле так на тебя обозлился?

– Думаю, потому, что я поставил под сомнение его затею с дирижаблестроением в России, что засомневался в его способностях, как руководителя. И это ещё больше усилилось, когда он почувствовал, что я оказываюсь прав. Зыбкая почва… да ещё и мировая тенденция – дирижабли проигрывают самолётам.

Трояни задумался, подыскивая аргументы.

– С таким его характером… Маниакальное желание править. Помню, на льдине, когда первый поисковый самолёт увидели, обрадовались, привлекать криками пытались, махали руками. Так Нобиле, услышал, выполз из палатки. Со сломанной ногой, одна рука толком не действует, а всё за своё – командовать. Бегоунека заставил лезть на высокую, остро торчащую льдину. Тот лезет, соскальзывает… ободрался весь, окровавленный, но лезет под крики Нобиле. Можно подумать, именно, с этой трёхметровой льдины нас бы заметили. Остальных тоже гонял. И ведь слушаются, бегают. Что–то такое у Нобиле свыше… от Бога, что–ли.

Трояни сделал паузу. Вспомнил, дорассказал:

– Да, безуспешно тогда, с самолётом вышло. Не увидели нас. После, когда я фотоснимки с самолёта смотрел, – ужаснулся, – переплетение чёрного и белого – трудно вообще что–то распознать внизу. А уж нашу палатку… это сначала, когда фуксином облили, она вроде красная была, а потом бурая стала. Чудо что нас вообще тогда спасли…

3

Всякие митинги в механическом цехе Матвей недолюбливал – слишком много лозунгов и мало толку. Хотя, в этот раз, он слушал внимательно. Не то, чтобы он верил каждому слову, нет, просто казалось, Харабковский говорил дельно. Резкие нотки в голосе и напористый взгляд больших глаз подавили всех, кто пытался перешёптываться о насущных домашних