Читать книгу - "Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева"

сможет противиться воле отца, однако недвусмысленно дала понять, что Якушкин должен оставить всякую надежду стать ее мужем, сознавшись, что напрасно давала пищу этой надежде. «Я цветами украшала свою жертву, чтобы затем своей же рукой заклать ее» – так она написала ему. Он уже был принесен тогда в жертву! Сердце это знало, но разум противился бессмысленности этого заклания. Вот почему, когда наконец-то сыскался raison, достойная причина пожертвовать собою, его решение принесло ему успокоение. Фонвизин умолял его не давать лихорадочных обетов, которые завтра покажутся ему безумными; Якушкин доказал ему, что совершенно спокоен, обыграв его в шахматы.

За три месяца до сентябрьской сходки Мишель горячо поддержал его, когда Якушкин хотел отправить картель Нарышкину, уже уехавшему в Париж, в корпус графа Воронцова. Телания упросила его не доводить дела до дуэли, опасаясь огласки и скандала. Теперь же верный друг целую ночь не давал Якушкину спать, со слезами на глазах уговаривая отказаться от задуманного: а вдруг пистолет даст осечку и он не убьет себя? Его схватят и поведут на эшафот! Якушкин был непоколебим. На другой день вечером те же лица собрались уже у Фонвизина и принялись уверять Якушкина, что все написанное в письме может быть и неправдой, а смерть императора в настоящую минуту не принесет пользы отечеству. Наконец, ему прямо объявили, что своим упорством он погубит Военное общество, не дав ему осуществить своих целей. Он отвечал с досадой, что если они сегодня верят одному, а завтра другому, то он к их Обществу более не принадлежит…

Постойте-ка. А если бы в самом деле бросали жребий? И вытащил бы его, допустим, Фонвизин? Якушкин стал бы умолять его уступить эту честь ему! Наверное, Мишель тогда понял или почувствовал, что его друг просто ищет смерти…

Телания не вышла за Нарышкина: он разорвал помолвку и женился в Париже на дочери Ростопчина. (Бывший градоначальник Первопрестольной предпочел жить в столице Франции, где его считали героем, а не в спаленной им Москве.) Это произошло в июле прошлого года, а в августе к Телании посватался Шаховской, и она сказала «да»…

Шаховской! Он был тогда в Хамовниках! Кто еще? Александр и Никита Муравьевы, Матвей и Сергей Муравьевы-Апостолы, Мишель Фонвизин… Пожалуй, все. От кого же Пушкин узнал об этой истории? Ведь он намекал на нее!

А может быть, и на другое. Несколько месяцев спустя Якушкин познакомился у Фонвизина с Павлом Граббе, у них нашлась общая страсть – древняя история. Схватив со стола книгу Плутарха, Якушкин прочел вслух несколько отрывков из писем Брута к Цицерону: «Предки наши полагали, что мы не должны терпеть тирана, даже если он наш отец», «иметь больше власти, нежели законы и сенат, – этого права я не признал бы и за отцом своим», «не существует столь выгодного рабства, ради которого я свернул бы со стези свободы»… Брут сердился на Цицерона за то, что тот расточал чрезмерные похвалы честолюбцам и интриганам, скомпрометировавшим себя при разных правительствах. Услышав это, Граббе воспламенился, позвал своего человека и велел отложить экипаж, отказавшись от намерения ехать с визитом к Аракчееву… Нет, вздор. Граббе с Пушкиным не знаком.

Со стороны большого дома донеслись отголоски фортепиано и скрипки – верно, начинались танцы. Из ближайшей части приехали несколько улан, из соседних поместий – восемь танцующих дам. Якушкин отговорился усталостью после дальней дороги; он никогда не был охотником до танцев. За окном уже стемнело, но он не стал зажигать свечу: во тьме лучше думалось. Семен постелил себе на полу, лег и уже похрапывал – привык засыпать сразу, как только появится такая возможность.

Пестель как-то рассказал Якушкину о своем знакомстве со стариком Паленом. Это было в Митаве, года три или четыре назад. Они сошлись довольно близко и говорили откровенно: в убийце императора Павла Пестель угадал человека, способного понять его идеи… Палену было тогда лет восемьдесят. Однажды он сказал: «Послушайте, молодой человек! Если вы хотите что-либо сделать путем тайного общества, то это глупость. Будь вас всего двенадцать, двенадцатый непременно вас выдаст! Поверьте моему опыту; я знаю свет и людей».

В Союзе Благоденствия уже две сотни членов. Возможно, что кто-то из состоявших в прежнем тайном обществе рассказал о «заговоре в Хамовниках» новому товарищу, тот – другому… Предложение Пестеля о клятве в неразглашении в свое время отвергли; Мишель Фонвизин и Федор Глинка напринимали новых членов, и Бурцов, и Охотников… Даже генерал Сергей Волконский, совсем недавно посвященный в тайну, принял в Общество двух человек, будучи проездом в Одессе!

А вот Александр Муравьев, напротив, вышел из Общества, хотя состоял в Коренной управе и приложил руку к сочинению Устава – «Зеленой книги». В самом начале говорилось, что цель Союза Благоденствия – противодействовать злонамеренным людям и споспешествовать благим намерениям правительства. Последнее было написано в рассуждении возможных арестов и обысков; в благие намерения правительства никто более не верил.

Кто знает, как бы все повернулось, если бы Якушкин все-таки пошел тогда в Кремль… Пощаженный им Александр назначил в январе восемнадцатого года парад для всего гвардейского отряда. Погода была прегадкая, унтер-офицеров на линиях поставили неверно, парад не удался, венценосный капрал пришел в ярость и нашел козла отпущения – посадил Александра Муравьева под арест на главную гауптвахту. Муравьев был начальником штаба. Возмущенный несправедливостью этого поступка, он подал в отставку; ему было отказано. Тогда он представил царю свою записку о крестьянском вопросе в ответ на мемуар Николая Вяземского (кузена князя Петра). Калужский предводитель дворянства предлагал собрать в одной из столиц дворянских депутатов, которые поведают царю нужды свои, дабы тот принял необходимые решения к истинной пользе государства, а до тех пор – «бодрствовать в поддержании ныне существующего порядка вещей». Всем было ясно, что поборники вольности дворянской хотят воспользоваться ею для сохранения рабства, то есть отказать в вольности всем прочим. Муравьев так и написал в своей записке; царь прочитал и взбесился еще больше. Трубецкой сам слышал, как он воскликнул: «Дурак! Не в свое дело вмешался!» Осенью Муравьев женился на своей Pauline и все-таки добился отставки; следующей весной он уехал с женой в деревню, откуда и известил своих товарищей о том, что покидает тайное общество.

Какая резкая произошла в нем перемена! И никаких предвестников ее никто в Московской управе не заметил. Pauline не была ветреной девицей, она несколькими годами старше Александра и под венец пошла уже в тридцать. Что поделать: в свете мало иметь приятную наружность, доброе сердце и быть отличной музыкантшей, если все эти достоинства не