Читать книгу - "Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева"

Якушкин шагнул к Раевскому с протянутой вперед ладонью. Замешательство генерала длилось не больше секунды, он тоже сделал шаг навстречу Якушкину, протянув ему свою руку, но тот вдруг расхохотался.

– Разумеется, все это только шутка:

В гостиной раздался дружный смех, разбудивший задремавшего Давыдова-старшего. Обводя взглядом веселившихся Орлова, Василия Давыдова, Охотникова, Раевский тоже начал улыбаться; в круглых очках его сына плясали язычки огня. Не смеялся только Пушкин. Его лицо покрылось красными пятнами, в глазах стояли слезы. Якушкин подошел к нему, намереваясь обнять за плечи, но Пушкин оттолкнул его руку.

– Я никогда еще не был так несчастлив, как теперь! – вскричал он. – Я уже видел перед собой высокую цель и жизнь свою, облагороженную ею! И все это была только злая шутка?

Он повернулся и выбежал в двери.

На следующее утро Пушкин не встал с постели: у него открылась лихорадка. Орлов уехал в Кишинев без него, поручив поэта заботам Давыдовых. Якушкину, возвращавшемуся в Жуково, он пообещал непременно быть в январе в Москве.

Глава восьмая

Не призрак счастия, но счастье нужно мне.

(Е.А. Баратынский)

Уродливые следы страшного пожара почти совсем исчезли, древняя твердыня Кремля была полностью восстановлена, церкви сзывали прихожан к обедне колокольным перезвоном, вспугивая стаи галок, а напротив Страстного монастыря ждал своих завсегдатаев Английский клуб. Однако почти все частные дома были новыми, правильной архитектуры, с колоннами и рустовками (пусть и по большей части деревянными, с обманывавшей глаз штукатуркой), потому-то Орлов и узнавал Москву, и не узнавал ее. Речку Неглинную заключили в трубу, и теперь на месте темного вонючего потока чавкал истоптанный январский снег. Набережную Москвы-реки замостили булыжником, разбили там бульвар, наставили фонарей, а «портомойный плот» так и остался на прежнем месте, под Водовзводной башней. Бесполезные бастионы у Кремлевской стены, построенные еще при Петре Великом для защиты от шведов, срыли, заменив их большим Александровским садом. Двуглавые орлы на чугунных воротах сжимали в лапах Зевсовы перуны, в ограду вставили медальоны с львиными мордами и трофеями. Под Арсенальной башней копошились рабочие, возводя искусственный грот: поверх свода из кирпича наваливали каменные обломки от спаленных пожаром особняков. Феникс возродился из пепла, Третий Рим не рухнул!

Сергей Волконский, приехавший в Москву из Киева вместе с Орловым, был рад вернуться в родовую усадьбу, хотя видеть на Тверском бульваре голые тоненькие липки в человеческий рост, посаженные вместо вырубленных французами деревьев, было непривычно. Орлова и Охотникова приютила княгиня Вяземская в их с Асмодеем каменном доме в Вознесенском переулке. Князь Петр еще не прибыл из Варшавы. Ах, какая досада, что они не увидятся! Михаил Федорович мог провести в Москве не больше недели… Не желая откладывать главного дела, которое привело их сюда, они с Охотниковым сели в сани и поехали на Рождественский бульвар.

На душе у Орлова было тошно, хотя решение свое он принял. Чему учит нас опыт испанцев? Необходимо воспользоваться благоприятным моментом, когда сила на стороне революционеров, – это первое; второе: революции нужен вождь, за которым пойдет армия и которого поддержит народ; и третье: чтобы завершиться благополучно, переворот должен черпать свою нравственную силу в прошедшем, прокладывая вместе с тем путь в грядущее. Так вот, благоприятный момент скоро настанет: греки воспламенились и жаждут свободы; достаточно одной искры, чтобы запылал весь Пелопоннес, а оттуда пламя перекинется на Аттику; гетеристы готовят восстания и в Дунайских княжествах. Если они возмутятся, Порта вынужденно пошлет туда войска, подав тем самым повод к войне с Россией. Давняя мечта императрицы Екатерины близка к осуществлению! Русский народ непременно поддержит святое дело, ведь речь идет о сохранении греческой нации – старшей сестры россиян. Восстание против османов – справедливая война против векового угнетения, за православную веру, унижаемую магометанами! Царь не может, не должен увидеть в ней посягательство на политические основы; он будет просто обязан послать войска в Грецию, а не против мятежного Неаполя. Если хотя бы один из двух пехотных корпусов, входящих во 2‑ю армию, выступит в поход, успех предрешен, а дивизия Орлова находится ближе всех от границы. И вот когда победоносный генерал вернется назад, увенчанный лаврами, во главе преданных ему войск, приветствуемый ликующим народом, ничто не помешает ему явиться в Петербург и потребовать – именно потребовать! – всех тех преобразований, о которых так любят говорить тульчинские революционеры. Но он явится туда не как Брут или Кассий, о нет. Он – отпрыск одного из екатерининских орлов, на чьих крылах она вознеслась на российский престол. Именно он, фигурально выражаясь, постелил под ноги царю красный ковер, по которому Александр вступил в Париж. Теперь же, когда к поблекшему титулу победителя Наполеона добавится новый, блестящий титул освободителя Балкан из-под турецкого ига, император окажется перед выбором: принять этот титул вместе с условиями того, кому он обязан этой честью, или вызвать своим отказом возмущение в своих собственных пределах.

Царь все еще за границей и, судя по всему, пробудет там долго: из Троппау конгресс перенесли в Лайбах – поближе к владениям короля Фердинанда, чтобы избавить старика от долгого пути; цесаревич находится в Варшаве, великий князь Николай с женой – в Берлине, в Петербурге остался только великий князь Михаил. И все же Александр зорко следит за делами в России. И государя не могут не тревожить слухи обо всех этих napoléons en herbe[55], ведь ему непременно доносят о подозрительных собраниях…

По пути из Тульчина Орлов уступил просьбе Киселева и заехал с ним на пару дней в Немиров, где проводили зиму дамы Потоцкие. Sophie тверда в своей решимости, и Павел готов для нее на все. В Киеве Катенька сказала Орлову, что согласна стать его женой, дело за ее родителями. Что ж, он свое слово сдержит.

* * *

Особняк Фонвизиных чудом уцелел во время пожара, когда на противоположной стороне улицы сгорели все дома и лавки. Зато теперь на крутом спуске к Неглинной у Рождественского монастыря наконец-то разбили бульвар, как мечталось еще императрице Екатерине. Якушкин и Граббе явились в Москву первыми и поселились под гостеприимной кровлей, наслаждаясь воздухом Первопрестольной и дружеской беседой. Мишель Фонвизин с августа «состоял по армии»; его младший брат Иван подал прошение об отставке и ждал со дня на день приказа, который освободит его от службы: он собирался жениться. Со своими пышными бакенбардами, высоким лбом и от природы вьющимися волосами вид он имел самый романтический. Вскоре к ним присоединился Иван Бурцов.

Осенью в Тульчине, когда Якушкин