Читать книгу - "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

Большая Германия, оккупированные территории и нейтральные страны, ориентировавшиеся на Германию, совместно составляли грозный блок. Франция, Бельгия, Люксембург и Нидерланды были важными производителями стали. В этих странах существовала передовая промышленность, выпускавшая автомобили, оружие, самолеты, электронику и всевозможные потребительские товары. Кроме того, Франция и Норвегия выпускали много алюминия и химикалий. Дополняя обширные производственные мощности Германии, Австрии, польской Силезии, протектората Богемия и Моравия, а также Северной Италии, они могли бы образовать мощный экономический блок. Если бы подвластным Германии европейским странам удалось сохранить экономическую активность на довоенном уровне, то его совокупный ВВП превышал бы ВВП Соединенных Штатов или Британской империи^[1172]. Эта сфера влияния имела население численностью в 290 млн человек и покрывала территорию, лишь немногим уступавшую площадью Соединенным Штатам. Если включить в эти расчеты французские, бельгийские, голландские и итальянские колонии, то размеры немецких владений могли бы произвести еще более внушительное впечатление. На сферу влияния Рейха после покорения Западной Европы по крайней мере теоретически приходились пятая часть населения Земли, примерно такая же доля обитаемых территорий мира и 30 % глобального ВВП. По размерам с ней могла соперничать лишь Британская империя. И эти сопоставления не учитывают Советского Союза и императорской Японии, являвшихся возможными союзниками нацистской Германии. Разумеется, летом 1940 г. этот блок не отличался особой сплоченностью. Будущее французских, бельгийских и нидерландских колоний находилось под вопросом. Перейдут ли они на сторону Германии, захватят ли их другие хищники – например, Япония, – или же они предпочтут поддержать Великобританию? Более того, имелись очень серьезные сомнения в том, что экономическую активность территорий, находящихся под влиянием Рейха, удалось бы сохранить на предвоенном уровне. Однако эти цифры все же дают некоторое представление о резком изменении глобального соотношения сил, поставленного под угрозу молниеносными победами вермахта.

ТАБЛИЦА 9.

Новый мировой порядок?

Летом 1940 г. прибыли от завоеваний вскружили голову нацистам. Грабежи, даже если ими занимаются пунктуальные немцы – не такая деятельность, которая бы поддавалась точной статистической оценке. Однако стоимость трофеев, доставшихся победоносному вермахту, явно была колоссальной^[1173]. В одной лишь Франции немцы с 1940 по 1944 г. присвоили различных ценностей на сумму не менее 154 млрд франков, или 7,7 млрд рейхсмарок по официальному обменному курсу^[1174]. Из этой огромной суммы треть приходилась на материальную часть французских вооруженных сил. Сюда входило 314878 винтовок, 5017 артиллерийских орудий, 3,9 млн снарядов и 2170 танков^[1175]. Сотни этих танков еще не один год использовались вермахтом во Франции и на Балканах. Трофейная французская артиллерия внесла еще более важный вклад в оборону нацистской империи. В марте 1944 г. из общего германского артиллерийского парка, насчитывавшего 17589 орудий, не менее 47 % были иностранного – преимущественно французского – происхождения^[1176]. Еще треть немецких трофеев приходилась на транспорт и средства связи, а также на собственность французских железных дорог. Самую большую долю в этой графе составляли тысячи локомотивов и десятки тысяч товарных вагонов, «позаимствованных» Reichsbahn Немецкой железной дорогой. В целом французские, нидерландские и бельгийские железные дороги дали Германии 4260 локомотивов и 140 тыс. вагонов: на фоне этих цифр меркнут инвестиции самого Рейха в подвижной состав, сделанные в 1930-х гг. Следующим пунктом в списке французских трофеев шло сырье на сумму в 13 млрд франков, чье стратегическое значение для Германии намного превосходило номинальные убытки, понесенные его французскими хозяевами. Во Франции, Бельгии и Нидерландах вермахт захватил 81 тыс. тонн меди, чего хватало Рейху на лишние 8 месяцев потребления. Кроме того, немцы нашли в захваченных странах такое количество олова и никеля, которое покрывало их годовые потребности. Но главное то, что немцам достались значительные запасы бензина и нефти. К концу 1940 г. благодаря щедрым поставкам из Румынии, французским трофеям и невысокому уровню военной активности во второй половине года, тревожное сокращение немецких запасов топлива было остановлено. Зимой 1940–1941 гг. главной проблемой стало отсутствие достаточных мощностей для хранения.

Ill

Еще до того, как прекратились военные действия, германское Министерство иностранных дел, организация Геринга, занятая выполнением Четырехлетнего плана, Министерство экономики и Рейхсбанк начали срочную дискуссию о будущем облике европейской экономики^[1177]. Поспешность, с которой начались эти дебаты, явно отражала представления, преобладавшие в Германии с 1920-х гг.^[1178] Участники дебатов руководствовались идеей о необходимости создать большое единое экономическое пространство, сопоставимое своими размерами, численностью населения и ресурсами с Британской империей и Соединенными Штатами. В 1930-х гг. этот подход сузился до дискуссии, посвященной в первую очередь «неформальной экономической империи» Германии в Юго-Восточной Европе. Она обещала стать важным источником сырья и сельскохозяйственной продукции. Однако с точки зрения бизнеса Балканы явно были не слишком привлекательным направлением. Бедные балканские страны обладали слишком ограниченной покупательной способностью. Поэтому неудивительно, что после того, как вермахт расчистил путь, экспертные центры Германии быстро переключили внимание на куда более многообещающие просторы Западной Европы. Разрыв прочных коммерческих и финансовых связей с Францией являлся одной из главных отрицательных сторон унилатерализма, к которому Германия обратилась после 1931 г. Восстановление связей между французской и германской экономиками и их сочетание с экономическим потенциалом Италии, Бенилюкса и Скандинавии сулило гораздо более привлекательную версию экономического Grossraum («большого пространства»), чем какие-либо проекты, представлявшиеся возможными в 1930-х гг.