Читать книгу - "Венецианские куртизанки - Мюриель Романа"

тяжестью. Ему нравилось чувствовать, как ее тело переходит от неги к трепету страсти, от этого его орудие любви, только что вялое, мгновенно окрепло. Он не боялся смерти, но знал, как ему будет недоставать наслаждений жизни.

Шарль де Гиз

– Что за звезды сверкают в ваших глазах, дорогая племянница? – осведомился кардинал Лотарингский с тонкой улыбкой.

Мария Стюарт, одетая в пышное платье из атласа с золотой вышивкой, вышла из часовни вместе с мадам де Сент-Андре, своей компаньонкой. Лицо ее обрамляли длинные светлые локоны, в больших зеленых глазах сиял недюжинный ум. Она источала ауру монаршего величия и изящества, притягивая восхищенные взоры верующих, толпившихся вокруг нее с желанием ее поприветствовать. Не обращая на них внимания, она направилась грациозным шагом к брату кардинала, герцогу де Гизу.

– Мои дяди, в моей блестящей голове созрела сказочная мысль.

– Мы все внимание, моя дорога Мария, – молвил кардинал, приглашая молодую королеву в свою карету.

– Вообразите, я решила стать гугеноткой.

– Скажите, пожалуйста! – воскликнул он.

– Что натолкнуло вас на такое решение? – вскричал герцог, на щеке которого от волнения побагровел старый шрам.

По всему городу звонили колокола, оповещая столицу о завершении церковной службы. Мария села в карету, доставившую ее и братьев Гизов в сердце Лувра.

– Почему бы нет? Мой двоюродный дед король Англии Генрих Восьмой стал протестантом до меня, и никто не сказал ему ни слова против.

– Не считая папы и всего христианского мира, – иронически возразил кардинал.

– Он был ослеплен одной неистовой особой. Вас случайно не пьянит тот же самый эликсир?

– Вы говорите о любви, дядюшка? Ни в коей мере.

Они спустились во двор Лувра, где все низко склонили головы перед королевой Франции и братьями Гизами.

– Тогда я еще меньше вас понимаю. Что за нелепая мысль вами владеет?

– Так я буду принята английским народом, который прогонит с трона Елизавету, чье место займу я.

– Вы наивны, Мария. Чтобы взойти на трон Англии, мало быть только гугеноткой, – ответил герцог.

– Кроме того, вы бы стали жалеть о содеянном. Представьте, что это подразумевает: вы бы сделались еретичкой.

– Не считая того, что вам пришлось бы отказаться от столь любимых вами украшений.

– Я смогла бы навязывать свой собственный вкус к нарядам.

– Лучше остаться в лоне истинной римской апостольской церкви, – не сдавался герцог.

– Посмотрите, на кого похожи принцы-гугеноты, – подхватил кардинал. – Как их называют при дворе?

– Вороны, – вспомнила Мария.

– Да. Во всем черном, одного не отличить от другого. Их вид вгоняет в тоску, даже самый отъявленный весельчак повесился бы от такого зрелища.

– Не преувеличивайте, дядюшка. Взгляните на мою кузину, Елизавету Английскую: ее туалеты достойны королевы.

– Неужели? Мне сообщают иное. Она позволяет себе разве что жемчуг, чтобы немного оживить цвет своего лица, бледного, как могильный камень. Вы по сравнению с ней так ослепительны, что перед вами меркнет солнце. И я говорю только лишь о вашей красоте. Вам, должно быть, легко живется, я замечаю, как вы избегаете всего угрюмого. Одним словом, вы не созданы быть гугеноткой; если вам суждено принять Реформу, то вы преобразуете ее так, что она уже не сможет носить это имя.

Мария рассмеялась. Герцог де Гиз, прерывая ее смех, топнул ногой.

– Перестаньте, Мария! – потребовал он. – Все очень серьезно. Вы не крестьянка из Лангедока, вы – королева Франции.

Мария замерла.

– Прошу меня простить, дядюшка…

– Осмелитесь ли вы признать правду и сказать нам, совершили ли вы уже непоправимое?

Мария с дрожью попятилась.

– Вы уже перешли в протестантскую веру? – спросил он суровым тоном.

– Вовсе нет, дядюшка, клянусь вам.

Кардинал взял ее за руки и проговорил умиротворяющим тоном:

– Мария, моя малышка, если вы хотите сохранить короны Франции и Шотландии, то вы должны отказать от этого безумия.

Чувствуя, что ее решимость ослабевает, прелат продолжил тем же ласковым голосом:

– Я могу выслушать вашу исповедь, пурпур моей сутаны убережет вас от гнева Всевышнего. Смотрите на меня, Мария.

И он уставился на нее своими охряными глазами, гипнотизировавшими любого собеседника.

– Вы правы, дядюшки, я сбилась с праведного пути.

Братья с облегчением переглянулись. Мария непременно должна была остаться в глазах всех королевой-католичкой. Такова была цена, по которой они могли сохранить все приобретенное ими в нелегкой борьбе.

Габриэль

Граф де Монтгомери и раньше слышал о могуществе и богатстве османов, но все равно оказался не готов к окружавшей его сейчас пышности: к роскошным садам за резными изгородями, к пьянящему запаху роз, жасмина и пряностей, к изящными мраморным фонтанам, из которых били хрустальные струи, переливавшиеся в солнечном свете. Внутри великолепия было не меньше: полы устилали разноцветные ковры, стены были обиты шелками благородных расцветок, вытканных золотом и серебром. Свисавшие с потолка светильники в филигранных узорах разливали нежный свет.

Наконец, его ввели в комнату со стенами, увешанными расшитыми коврами, то была библиотека с несчетными книгами. Количество их, впрочем, уступало богатству книжного собрания Екатерины Медичи. При одной мысли о королеве-матери в нем вспыхнула необузданная ярость, хотя ей никак нельзя было давать волю в момент, когда решалась его судьба.

Вошел Рустам Паша, османский посол в Венеции, в тюрбане, с веером из павлиньих перьев.

– Господин граф де Монтгомери, принимать вас у себя – большая честь для меня, – сказал он по-французски, хотя и с акцентом.

– Это честь для меня, мессир, – ответил Габриэль с поклоном, надеясь, что не допускает бестактности.

Как его называть? Синьор, визирь, султан? Он терялся в догадках и уповал на свою путеводную звезду, которая не позволит, чтобы ему снесли саблей голову. Осман уселся на диван и указал графу на кресло напротив. Монтгомери с облегчением перевел дух.

Приветствия приняты.

Чтобы выжить в этой новой жизни, он должен был научиться лжи и скрытности. Подобные недостойные ухищрения вызывали у него одно презрение, но у него не оставалось выбора. Он пришел продаваться – какой стыд! Если бы его отец, этот непреклонный меч короля, увидел, как сын опускается до уровня заурядного наемника, он бы никогда не оправился от горя.

Чернокожий раб предложил ему сладости на позолоченном подносе. Уж не евнух ли он? Поговаривают, что османы содержат гаремы, запирают в особых покоях десятки жен. При этой мысли Габриэля окатило неожиданной горячей волной – или так подействовал на него вкус меда?

Даже раб был выряжен в шелка, что позволяло догадываться о богатстве посла. Габриэль пил поданное ему теплое сладкое питье