Читать книгу - "Венецианские куртизанки - Мюриель Романа"

– Неужели? Аретино и его сборник любовных поз с иллюстрациями? Очень разумно, уверена, королева-мать проявит к этому внимание.

Луиза вырвала у нее книгу.

– Я не заметила название.

– А я еще ее не дочитала, – ввернула Изабо, играя помпонами у себя на поясе.

– Охотно отдаю ее вам, – сказала Луиза и разжала пальцы.

Внезапно в оконное стекло ударил ливень, раздался грозный стук.

– Гроза с градом! – крикнула Изабо. – Проклятье! Удача, что мы никуда не пошли.

Она поторопилась проверить, хорошо ли закрыто окно, и засмотрелась на разгул стихии снаружи.

– Надеюсь, королева-мать получит наше послание, пока Монтгомери не снялся с якоря, – повторила Луиза.

Клодина вложила письмо между двумя аккуратно склеенными по краям форзацами, потом отправила туда же шаблон и пролистала книгу, чтобы убедиться, что работа удалась.

– Фанфи, скорее стяни с меня чулки, здесь духота! – внезапно заголосила Луиза.

Тут же прибежавшая служанка упала к ногам своей госпожи и исполнила ее приказание.

– И приготовьте нам на ужин фаршированных перепелок.

– Мы едим одно и то же через день! – возмутилась Изабо.

– И что? Кажется, эта еда вам по вкусу?

– Без сомнения, мадам.

– Значит, решено.

Луиза выпрямилась, схватила свой веер и стала яростно обмахиваться.

– Здесь такая жара, выйдем на воздух!

И, не дожидаясь, чтобы за ней последовали, она выбежала на лестницу. Клодина и Изабо недоуменно переглянулись, Фанфи просто пожала плечами.

Луиза

Какой была бы ее жизнь, стань она монахиней? Луиза представила себе монастырь, безмятежный квадратный садик. Безмолвное существование, когда день неизменно начинается с заутрени, в окружении сестер, по правилам, которым достаточно следовать, не задавая вопросов… Ей бы перестать мечтать об этом, такие мысли только будили в ней сожаление. Ее раны не затянутся, если она и впредь будет оглядываться в прошлое, тем более его идеализировать.

Дождь ее освежил, но самочувствие осталось неважным. Накануне Клодина сделал ей припарку на живот, ей полегчало, она смогла ненадолго уснуть, не прибегая больше к слабительному. Но ощущение, что она влачит свое тело, а не тело несет ее, не проходило.

Из какого-то дома пахнуло жарким, от этого запаха Луизу затошнило, она едва успела наклониться над каналом, и ее нутро избавилось от того немногого, что она съела на завтрак. Устыдившись, она подошла к фонтану посредине маленькой площади, чтобы прополоскать рот.

Дабы успокоиться, она сказала себе, что слишком быстро съела куриный бульон. При этом ее сверлила и другая, тревожная мысль, которую она отталкивала, держа на расстоянии беду.

Она выпрямилась, держась за край фонтана, и положила руку на грудь, слишком стиснутую корсажем. Та мысль была уже не тревожащим облаком, а грозовой тучей, готовой разразиться ужасным известием. Сколько бы она ни винила в своей тошноте все на свете бульоны, от правды, неумолимо нашептываемой ее собственным телом, было невозможно сбежать: она беременна!

Луиза представила пути, уготованные ей в будущем. Выносить дитя, родить и отказаться от него? Королева-мать ни за что не оставит ее при себе. Избавиться от плода? В Париже это было бы нетрудно, она знала нужных людей, но как сделать это здесь, в Венеции?

Все у нее внутри переворачивалось от злости. Как же ей хотелось вскрыть себе живот, вырвать оттуда плод и швырнуть его в лицо Монтгомери! Она попыталась успокоиться, задумавшись о способах побороть свою беду. Она могла бы пуститься в дальнюю дорогу, преодолевать любые преграды, скакать до изнеможения. Но как ей поступить здесь, в Городе Дожей?

Остаться здесь до родов? Так она сохранила бы анонимность, оставила бы ребенка в монастыре и вернулась во Францию, как будто ничего не произошло. Она уговорила бы своих спутниц возвратиться в Париж, а сама осталась бы здесь, ждать инструкций королевы-матери. Главное, чтобы та не медлила!

Габриэль

Вся прямоугольная площадь была залита солнцем. Четверка лошадей с тяжелыми копытами втащила на площадь телегу. Шатающегося приговоренного в одной рубахе встретил дружный вой, толпа сомкнулась, готовая его растерзать. Осужденный втянул голову в плечи. Возница стегал толпу кнутом, расчищая себе путь. Стража поставила связанного беднягу на эшафот, заставила упасть на колени, положить голову на плаху. Подошел палач в капюшоне, с тяжелым топором в руках. Приговоренный уставился на чистое, сверкающее лезвие, молясь, чтобы она было таким же острым, каким казалось. Через несколько мгновений он покинет этот мир и вознесется в рай, баюкаемый обольстительными звуками лир в пухлых ручках полуголых ангелочков, распевающих гимны радости и безмятежности. В то мгновение, когда над ним взметнулся топор палача, он успел подумать: «Бог Христос, проклинаю тебя!»

Монтгомери проснулся весь в поту и рывком сел в кровати. Тишина в комнате вернула его к реальности. Ему казалось, что он еще слышит вопли разнузданной толпы. Стыдясь своего богохульства, он перекрестился. Разве не стал он жертвой несправедливости? Какой грех он совершил, чем навлек на себя гром с небес? Никакого, он всегда оставался верным подданным короля, преданным и храбрым воином, готовым рисковать жизнью ради своего государя. Выходит, преданность и повиновение наказуемы? Так недолго лишиться веры! Сопя от гнева, он думал о том, как не хватает ему нового господина, за которого он стал бы биться.

Рядом с ним тихо спала Мадлен. Ее лицо разгладилось во сне и казалось ангельским. Ангелы в его сне были подобны ей.

Он встал, чтобы умыть лицо и торс. Холодная вода помогла ему полностью прийти в себя и прогнать кошмар. Он снова лег и уставился на Мадлен. Никогда еще он не видел ее такой умиротворенной. На ее лице читался то страх, то дерзость, то желание в ответ на его желание. Воистину наилучший способ жить – слиться с ней. Он стянул с нее простыню и сразу воспылал при виде того, что угадывалось под ее белой сорочкой: длинных ног, тонкой талии, полной груди. Она застонала и повернула голову, подставив ему затылок. Ее тонкая шея так его воспламеняла, что порой он набрасывался на ее сзади. Подстригая ей волосы, он наслаждался ее дрожью от прикосновения ножниц к ее коже, такого же нежного, как прикосновение его языка.

Он не дал ей времени пробудиться, его желание не могло ждать. Он навалился на нее, схватил обе ее руки, раздвинул ей ноги коленом и вошел в нее. От неожиданности она распахнула глаза. Он нежно поцеловал ее пухлый после сна рот. Мускулы Мадлен просыпались и сокращались под его