Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

о милых пустяках. Ни гневного взгляда, ни слова осуждения.

Глядя на ее, раскрасневшееся милое лицо, Семен Григорьевич с новой силой ощутил, как он любит эту необыкновенную женщину.

На другой день Ольга Сергеевна привезла ему подарок — вторую тарелку с изображением арфистки. Она сама поставила ее в стеклянную горку на среднюю полку — рядом с первой тарелкой. Как Семен Григорьевич ни возражал, как ни убеждал Ольгу Сергеевну, что ни за что не возьмет ценную тарелку, как ни клялся, что вещица эта будет ему вечно напоминать о его грехе, о некрасивом поступке, о его несмываемом позоре, но она проявила настойчивость. Резонно заметила:

— Какая разница, где она будет напоминать вам, как вы говорите, об этом самом позоре — в вашей квартире или в моей? Или вы решили со мной рассориться?

— Что вы, что вы! — замахал руками Семен Григорьевич. Блеклый румянец — свидетельство охватившего его волнения — появился на впалых щеках. Он и помыслить не мог, чтобы расстаться с этой женщиной. — Вы же знаете, мое единственное желание — быть всегда с вами… До гробовой доски. Если вы, конечно, меня раньше не прогоните.

Она посмотрела на него долгим взглядом, вздохнула и сказала:

— Если раньше не прогнала, то теперь уж не прогоню. Видно, судьба у нас с вами такая…

Тень легкой грусти набежала при этом на ее прекрасное лицо.

Семен Григорьевич приник к ее руке поцелуем и долго-долго не поднимал головы.

КВАРТИРНАЯ КРАЖА

18 июня вечером Коноплеву позвонил Ворожеев.

В отличие от Николая Ивановича, не любившего без особой необходимости задерживаться на работе, его новый начальник по окончании работы часами сидел в своем кабинете. Наносил на листок блокнота распорядок завтрашнего дня, сортировал и перекладывал с места на место бумаги. Коноплев же, обычно закончив дела, выдвигал ящик стола, ребром ладони сгребал в него бумаги, ручки, карандаши — все, что положено, прятал в сейф и был таков!

Иногда Ворожеев звонил ему с работы домой, как правило, по пустякам. Видимо, ему хотелось продемонстрировать Коноплеву собственное усердие…

Но на этот раз повод был серьезный, этого нельзя было не признать.

— Чаи гоняешь? — послышался в трубке знакомый голос — А в это время квартиры чистят.

— Какие квартиры? — не понял Николай Иванович.

— Какие, спрашиваешь? К Лукошко забрались!

— Давно?

— Час назад позвонили. Сомов уже выехал на место.

— А что же ты мне раньше не сообщил?

— Тебе разве дозвонишься?

Телефон у Коноплева действительно был занят: он разговаривал с женой. Разговор вышел неприятный. Она позвонила из театра, поинтересовалась, нашел ли он в холодильнике котлеты с вермишелью. Николай Иванович, как ему показалось, в шутку посетовал: угораздил господь жениться на актрисе, свалил дерево не по себе, вот теперь пробавляйся холодными котлетами. Но Танюша шутки не поняла, рассердилась: «Это мне не повезло, а не тебе. Вышла за милиционера и если бываю в театре, то только по долгу службы. Уже полгода, как вместе не выходили из дому». Коноплева почему-то слова жены обидели. «Ну, иди пой, а я пойду доедать котлеты», — буркнул он и повесил трубку. Теперь у него на душе кошки скребли. Все ожидал, что жена перезвонит и успокоит его, но телефон молчал.

В первые годы их совместной жизни Коноплев никак не мог привыкнуть к мысли, что у него, скромного работника МУРа, такая молодая жена, и притом красавица, певица, и что она его по-настоящему любит. Ему все казалось, наваждение вдруг спадет с ее глаз, она увидит его заурядность и уйдет к другому — интересному, умному, знаменитому, который будет ей ровней. Он заранее успокаивал, утешал себя: ну и пусть, по крайней мере, ему дано было испытать счастье. Сколько людей могут только мечтать об этом!

Позже взял себя в руки, перестал контролировать каждый ее шаг, каждую минуту времени, которое она проводила без него. И все наладилось. С проницательной женской чуткостью Танюша догадалась, сколько усилий потребовалось затратить мужу, чтобы переломить себя, и ответила на его доверие такой нежной любовью, что Коноплев почувствовал себя совершенно успокоенным и счастливым.

Что же случилось с ним полчаса назад, когда он столь грубо, да что там — просто по-идиотски разговаривал по телефону с женой!

Мысленно он вел бесконечный диалог с Танюшкой, когда вдруг раздался телефонный звонок. Это она! Наконец-то! Николай Иванович схватил трубку и с разочарованием услышал голос Ворожеева.

— Да, да, немедленно отправляюсь…

Как это ни странно, но Коноплев, услышав, что вор забрался в квартиру Лукошко, испытал чувство облегчения. Он ведь давно пришел к выводу: разгадку убийства старого собирателя надо искать в его коллекции. Скорее всего, именно она послужила причиной разыгравшейся трагедии. Прав хитроумный историк Борис Никифорович Заяц: вещи не могут пребывать в неподвижности после того, как их хозяина не стало. Перемены обязательно произойдут, причем не просто так, а под воздействием чьей-то воли, в чьих-то корыстных интересах. Зафиксировать эти перемены и постичь их смысл — значит успешно довести расследование до конца.

Когда Николай Иванович прибыл на место, там уже находился капитан Сомов. Он только что исследовал дверной замок и теперь, вооружившись лупой, ползал по грязному линолеуму прихожей, что-то пристально разглядывая.

— Ну — как? — спросил Коноплев, стараясь ступать аккуратно, по половику, чтобы не доставлять капитану лишней работы.

— Орудовали отмычкой. Отмычку сделали по слепку, — сказал Сомов.

— А забитую дверь с черной лестницы на пожарный балкон проверили?

— Так точно. В первую очередь. Злоумышленник, видимо, поначалу пытался взломать ее… Видны следы топора. Но это ему не удалось. Вот и пришлось ему прибегнуть к отмычке…

— Значит, он тоже знал о черном ходе! Не слишком ли много посвященных? Хозяин дома?

— У себя. Он и сообщил.

— Опись коллекции прихватили?

— Вон там, в папке.

— Я возьму, — сказал Николай Иванович и, вынув из пластмассовой, под крокодилову кожу, папки Сомова пару соединенных железной скрепкой листов, двинулся дальше. Толкнул дверь и почувствовал, что она наткнулась на что-то мягкое… На пороге, потирая плечо, стоял Митя.

— Я вас ушиб? Извините! Не предполагал, что вы стоите под дверью.

— Я собирался выйти… Должен же я вам рассказать, как все произошло.

— Рассказывайте.

— Можно, я сначала воды выпью? В горле пересохло.

— Вы у себя дома. И вправе делать все, что хотите. Это мы у вас в гостях.

Митя вышел в кухню, потом снова вошел, вытирая ладонью мокрые губы.

— Возвращаюсь с работы… Вдруг вижу в окне свет. Не верю своим глазам! Жена войти в квартиру не могла, у нее нет ключа…

— А почему у нее нет ключа? Ей что — вход в квартиру воспрещен?