Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

возглас привлек всеобщее внимание. Оглянулась и рыжеволосая женщина. Она узнала Коноплева и, обольстительно улыбнувшись, кивнула ему. Золотые подвески в ее ушах качнулись и тихо зазвенели.

— Кто это? Откуда ты ее знаешь? — нахмурившись, спросила Танюша.

Однако Коноплев не ответил жене, он вскочил и галантно раскланялся.

— Кто это?

— Одна моя знакомая. Ты не знаешь.

— Я и сама догадываюсь, что не знаю ее. А вот ты, по-видимому, знаешь. И притом очень хорошо.

Коноплев не спешил успокоить жену. Более того, спустя несколько минут, когда эстрадники расселись за столом, он встал, подошел к женщине и, склонившись, шепнул ей что-то. Танюша заметила, что слова эти женщину встревожили, но она быстро овладела собой и согласно закивала головой. Золотые подвески в лучах света засверкали еще ярче.

Николай Иванович вернулся за свой столик, взглянул на жену, успокаивающе накрыл ее руку своей большой ладонью и произнес только одно слово:

— Работа.

— В следующий раз я тоже буду ссылаться на работу, — надув губы, проговорила Танюша, но было видно, что у нее отлегло от сердца.

Погас верхний свет, по залу заскользили синие, зеленые, красные блики.

— Пойдем танцевать, — предложил Коноплев.

На другой день Коноплев забежал на огонек к Монастырской. Она встретила его в роскошном кружевном пеньюаре. Рыжие волосы распущены по плечам, на ногах — расшитые золотом остроносые домашние туфельки.

— Это не для меня? — показав на коньячный бокал, стоявший возле бутылки французского коньяка «Корвуазье», спросил он.

Монастырская ответила серьезно, как на допросе:

— От меня только что ушел мой друг. Я вам о нем говорила. Музыкант-иностранец.

В ее голосе прозвучала гордость: мол, знай наших.

— Я видел его в ресторане. Красивый мужчина.

— О, это моя большая любовь! Когда он здесь, я не живу, а плыву по морю жизни под солнцем любви.

— А вы, оказывается, еще и поэтесса, — усмехнулся Коноплев.

Она снова ответила всерьез:

— Да, мне говорили, что я зарыла талант в землю…

— У вас столько талантов! Все не зароешь, что-нибудь да останется.

Теперь она поняла шутку и лениво улыбнулась:

— Хорошо, что вы не пришли на полчаса раньше. Мой друг очень ревнивый.

— Ничего. Я владею приемами самообороны.

— Но по отношению ко мне вы их применять, надеюсь, не будете?

— Если вы не будете на меня нападать…

— Мне кажется, готовитесь напасть на меня вы.

«Она не так глупа, как кажется. По крайней мере, хитра».

— С вами лукавить нельзя, вы все равно догадаетесь. Я к вам вот с чем…

Коноплев достал из кармана листок с описью вещей, похищенных у Лукошко.

Она бегло взглянула на него:

— Ну и что?

— У меня к вам просьба: если вам подвернется одна из этих вещей, позвоните мне по этому телефону. Моя просьба не кажется вам слишком обременительной? Кстати, мы обратились с аналогичной просьбой ко всем известным коллекционерам.

Слова «известным коллекционерам», как и рассчитывал Коноплев, явно польстили Монастырской. Томно закатив глаза, она сказала:

— Можете на меня рассчитывать.

«Я на тебя и рассчитываю, голубушка», — подумал про себя Коноплев и стал прощаться.

План его был прост. Было известно, что отношения Монастырской и иностранного музыканта носят не только любовный характер. Монастырская помогает ему выгодно реализовать вырученные за гастроли деньги. За что получает от своего друга ценные подарки.

Коноплев не без основания надеялся, что с появлением в Москве своего друга Монастырская активизирует поиски предметов старины, которые можно приобрести за полцены. И сознательно навел ее на след вещей, похищенных у Лукошко. В том, что среди представителей темного мира у нее есть своя клиентура, он не сомневался.

Теперь оставалось ждать.

…Минули дни гастролей. Для Монастырской они пролетели как одно мгновение, для Коноплева тянулись мучительно долго. Но вот настал срок отъезда эстрадного коллектива на родину. Коноплев и Сомов за два часа до взлета авиалайнера прибыли в таможню Шереметьевского аэропорта. В отличие от них гости не спешили. Появились у контрольно-пропускного пункта, когда до отправления самолета оставалось тридцать минут.

— Явный расчет на цейтнот, — сказал Коноплев. — Думаю, мы на верном пути.

Несмотря на нетерпеливые выкрики эстрадников, указывающих на неумолимо бегущую по циферблату стрелку настенных часов, таможенники спокойно делали свое дело. Потом попросили друга Монастырской пройти в служебное помещение.

— Вам придется задержаться. У вас обнаружены вещи, вывоз которых запрещен.

— Оставьте их себе, а меня отпустите!

— К сожалению, сейчас не можем. Надо выполнить некоторые формальности.

С ближайшим самолетом музыкант не улетел. В тот же день Коноплев вызвал на Петровку Монастырскую. Разговаривал с нею строго и сухо.

— Вы не сочли нужным сообщить мне о том, что вам предложили указанные в моем списке вещи…

— А я что — обязана?

Монастырская глядела на него с неприкрытой злобой.

— Нет, не обязаны… Просьба носила частный характер. Но повторяю, вы не только не выполнили моей просьбы, но и, приобретя их, постарались с помощью вашего дружка и сообщника сбыть их за границу. А это уже явное нарушение закона. Вот что: или вы мне немедленно называете человека, который продал вам ворованные иконы и миниатюры, или…

— Что будет с моим другом?

— Не скрою, его судьба во многом зависит от вашего ответа.

— Я понимаю… В любом случае для меня он потерян навсегда.

В ее хриплом голосе прозвучало неподдельное горе. «Кажется, это уже не игра. Она действительно привязана к этому человеку».

— Я жду.

— Скажу… Только отпустите его.

Лицо ее выглядело поблекшим и некрасивым.

— Я вам уже объяснил… Она прошептала:

— Клебанов… Широкоплечий, коренастый, с жировиком под ухом…

В тот же день Клебанов был задержан. Когда его привели на допрос, Коноплев вспомнил, что уже видел его. В квартире Изольды, соседки Лукошко.

— С вами приятно работать, Клебанов, — сказал в середине разговора Коноплев. — Вот если бы все так…

Тот сидел, низко склонив голову с зачесанными набок редкими волосами и свесив меж широко расставленных колен короткопалые руки. Был он как будто вырублен топором — мощная шея, квадратные плечи, сильные руки с буграми мышц.

«Такой не то что двоих, четверых запросто на тот свет отправит», — подумал Коноплев. Однако об убийстве Лукошко пока разговора не было, речь шла только о краже вещей из его квартиры. К удивлению подполковника, Клебанов в этом грехе признался сразу, усилив подозрение, что меньшим проступком — кражей — хочет покрыть большее преступление — убийство. Но пока надо было уточнить обстоятельства ограбления. Здесь Коноплеву тоже далеко не все было ясно.

— Вы утверждаете, что вас спугнули… Кто? Каким образом?

— Кто — не знаю. Неожиданно я почувствовал, что в квартире кто-то есть.

— Что значит — кто-то есть? Вы слышали шум? Видели кого-нибудь?

Клебанов