Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

— Нет. Просто я почувствовал, что в помещении кто-то есть… Схватил мешок и вон из квартиры.

— В квартиру напротив?

— Нет, сначала я поднялся по лестнице наверх. Переждал, нет ли погони. Слышу — тихо, только тогда спустился на пятый.

— Расскажите, когда у вас впервые созрел план ограбления квартиры Лукошко? Как вы, бывший моряк, дошли до жизни такой?

Клебанов поднял красное от прилившей крови лицо, посмотрел на Коноплева мутными, в розовых прожилках глазами, уяснил заданный ему вопрос, вспоминая, готовя ответ. Мысль его работала туго. Коноплеву казалось, что он угадывает за этим низким неровным лбом медленное и натужное верчение тяжелых шестерен, заржавевших и нуждавшихся в смазке.

— Ну, — поторопил он.

Николай Иванович долго, слово за словом, будто клещами, вытаскивал из Клебанова факты, обстоятельства, подробности. Не оттого, что тот хотел что-либо скрыть или утаить, просто все эти сведения в беспорядке были свалены в кучу у него в голове.

Клебанов когда-то плавал капитаном на речном буксире. Схватил ревматизм, перешел на инвалидность. Пристроился в Москве у одинокой тетки, жившей на окраине в собственном домике. Однажды она попросила Клебанова продать какую-то старинную книгу в черных досках вместо переплета. Бывший моряк был убежден, что за такую рухлядь и десятки не получишь. Но книгу, что называется, оторвали с руками, домой принес сотню рублей. Мало-помалу Клебанов вошел во вкус — рылся на теткином чердаке, извлекал оттуда разные разности и выгодно сбывал. Потом смотался в родную деревню, походил по родственникам, пособирал старые вещи. Проник в полуразрушенную, заброшенную церквушку, что стояла поодаль на холме, там нашел кое-какие ценности. В Москву вернулся с поживой. Кое-что продал, кое-что обменял на другие вещи, выгодно сбыл их.

Со временем стал завсегдатаем антикварных магазинов, свел множество нужных знакомств, знал людей, которые продают и которые покупают. Его место было между ними — посередине. Старинные вещи проходили через его руки, не задерживаясь, но какой-то «приварок» оставался. Однажды он крупно погорел: купил старую картину, а оказалось — ловкая подделка. Долго вызнавал, есть ли надежное, верное средство определить, старая картина или новая. Оказалось, есть. Долго охотился за ним и наконец приобрел у одного умельца-технаря хитрый аппаратик. Достаточно было с помощью этого аппаратика просветить полотно инфракрасными лучами, чтобы вмиг стало ясно, что это такое — подлинная старина или липа, «фальшак».

Клебанов всюду таскался со своим чудо-аппаратиком. Сначала над ним посмеивались, а потом попривыкли и даже нередко униженно просили его выручить, пустить свой аппаратик в ход… Но Клебанов, как правило, отказывался: вот еще, будет он задарма технику портить, дураков нет, поищите их в другом месте.

Пожалуй, единственным, кто к нему не обращался с просьбой насчет аппаратика, был Семен Григорьевич Лукошко. Казалось, в его удлиненной седой голове был размещен свой безошибочный механизм для угадывания — сто́ящая вещь или нет и, если сто́ящая, то какая ей цена. Вернее, он сразу определял не одну цену, а две — истинную цену вещи и ту цену, за которую ее можно выторговать или просто «выдурить». Если Клебанов относился к числу мелких жучков-перекупщиков, то Лукошко был птицей более высокого полета, — коллекционером. То есть был Клебанову предназначен как бы самой судьбой для обмана. Но не тут-то было! Не только Клебанову никак не удавалось обвести вокруг пальца, обхитрить Лукошко, всучить ему с выгодой какую-либо вещицу, а даже наоборот — Лукошко неоднократно надувал Клебанова, и хитрый аппаратик не помогал.

Да вот взять хотя бы историю с часами, которые Клебанов купил по случаю у одной ветхой старухи за 25 рублей. Зная, что Лукошко в последнее время заинтересовался старинными часами, позвонил ему, предложил купить. Семен Григорьевич отнекивался: мол, ни к чему ему эти часы, зря он взялся за их собирание, скорее всего, свою коллекцию распродавать будет, не его это дело. Однако в конце концов взглянуть согласился.

Часы были бронзовые, в стеклянном корпусе, с круглым циферблатом и маятником, выполненным в форме женской фигуры. На тыльной стороне отчетливо различалась надпись: «Глубокоуважаемому Георгию Александровичу Соколову от податной инспекции Рязанской губернии, 1913 г.».

— Эвон какая старина! Еще до первой мировой войны дарены… — закачал узкой, как у лисы, головой Семен Григорьевич. — Конечно, не идут, и механизм за давностью лет восстановить невозможно. К тому же безвкусная вещица, можно даже сказать, пошлятина… Где вы ее раздобыли? Сколько уплатили, небось четвертак?

«Вот дьявол, сразу распознал, что часы не идут и что за четвертак куплены. Нет, на этом прохиндее не заработаешь».

Лукошко поглядел на часы с такой брезгливостью, что Клебанов поспешил к ним, чтобы убрать этот срам с глаз долой.

Лукошко небрежно сказал:

— Ну ладно… Чтобы вам не таскаться с такой тяжестью взад-вперед, дам вам… сколько бы вы хотели? Да, впрочем, что я вас спрашиваю, вы бы хотели много за них огрести, — Лукошко засмеялся скрипучим смехом, будто закудахтал, — я вам дам за них сорок рублей, надо же и вам на что-то жить.

С тем Клебанов и отчалил. А через некоторое время узнал, что Лукошко «помыл» часы, то есть привел их в порядок, и перепродал другому коллекционеру за 1200 рубликов! Вот тебе и «пошлятина»! Клебанов аж зубами заскрипел: ему бы, дубине стоеросовой, догадаться, что податная инспекция, давая начальству взятку в виде часов, мелочиться не будет! Вот ворона! Прозевал!

Ну, а второй пример совсем свежий. Вынюхал Клебанов, что у двух сирот ценная картина есть, «Св. Цецилия» называется. Заявился к ним, машинкой для верности полотно просветил, в подлинности убедился, решил выждать, чтобы сбить цену, приходит снова — бац! а там, оказывается, этот старый лис Лукошко уже побывал, накинул энную сумму, картину под мышку и был таков!

Тут уж Клебанов прямо-таки в ярость впал. Это ж надо какой подлец! И как таких земля только носит! Ему и жить-то осталось всего ничего, а он все людей обманывает.

…Некоторое время назад тетка присмотрела Клебанову невесту.

— Вон ты крепкий какой, оглоблей не свалить, еще не одной бабе радость доставить можешь, а ходишь в бобылях! — сказала тетка. — У меня для тебя на примете женщина есть. Собой неплоха, в теле и квартира хорошая…

— Опять будет, как с той генеральской вдовой, которую ты мне сосватала, — сказал Клебанов. — Мы хоть сейчас, а она и в ус не дует.

— Какой у бабы ус, что городишь!

— А что, она хоть и баба, а и вправду в усах была, что твой генерал!

— Ой, замолчи. Совсем уморил старуху!

— А этой… новой… Сколько годков-то стукнуло?

— Говорит, пятьдесят пять!

— Пятьдесят пять?!

— А что такого? разве плохо? Пятьдесят пять — баба ягодка опять, — захихикала