Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

Отца у Марины нет.

— А где живет?

— Точно не помню. Марина говорила, да я забыла. Склероз. То ли в Костроме, то ли в Горьком, то ли во Владимире…

— Во Владимире, — выходя из Марининой комнаты, сказал Сомов. В руке у него была зажата телеграмма.

Коноплев взглянул: «Срочно выезжай. Аня заболела». Обратный адрес: Владимир, Всполье, дом 4. Николай Иванович стал прощаться с Лией Львовной.

— Одна просьба… К вам наш товарищ пожалует. Подгорцев его фамилия. Так вы, будьте любезны, дайте ему ключик. Он не натопчет, человек аккуратный.

— А что случилось? Марина жива? Жалко ее, хоть и непутевая.

— Жива, жива, не беспокойтесь, — сказал Коноплев. И направился к двери.

В машине спросил у Сомова:

— Про кухонный нож слышали?

— Слышал.

— В комнате не нашли?

— Да разве его здесь, его на дне Москвы-реки надо искать!

Коноплев откинулся на спинку сиденья:

— Неужели Пустянский?

Сомов пожал плечами:

— Конечно, он. А кто же еще?

Николай Иванович вышел из электрички, чувствуя ломоту во всем теле. Кажется, и путь от Москвы до Владимира недолгий, всего 180 километров, и сиденья мягкие, а ехать тяжело.

Можно было, конечно, вытребовать художницу «по этапу» или направить к ней Сомова. Но Коноплеву захотелось съездить во Владимир самому.

Ворожеев, которому он доложил о своем намерении, сказал:

— Езжай. Но с одним условием. Прочтешь в областном управлении лекцию на тему «Профилактическая работа по предупреждению правонарушений со стороны безнадзорных подростков». Начальство требует.

…Коноплев бывал во Владимире по делам службы лег пятнадцать назад. Ему запомнился маленький, уютный городок, утопающий в зелени, белые с зубчиками стены местного кремля на холме, сверкающие золотом купола знаменитых соборов — Успенского и Дмитровского. Но теперь город было не узнать. Его перекроили, застроили. Там, где перспективу закрывали малорослые строения, вдруг открылся захватывающий дух вид на пойму, стал виден огромный мост через Клязьму, шоссе, по которому быстро катили казавшиеся отсюда, с высоты, игрушечными легковые и грузовые автомобили. Повсюду выросли кварталы новых жилых зданий, отдельно стояли бетонные коробки гастрономов, кинотеатров, парикмахерских.

— Ну как? Здорово? — спрашивал Коноплева встретивший его у вокзала с машиной местный товарищ. — За эти годы жилищный фонд увеличился знаете как? Растем!

Увеличение жилищного фонда, однако, не коснулось семьи Белых. Маринина мать жила на окраине города, на Всполье, между последним жилым кварталом и тракторным заводом, в маленьком домишке, стоявшем в отдалении. Коноплев оставил сопровождавшую машину на шоссе и двинулся дальше пешком…

Маринина мать, Настасья Степановна, оказалась не старой еще женщиной с круглым русским лицом.

— Проходьте, я счас… — сказала она, показывая на свои распаренные стиркой руки, на которых лопались мыльные пузыри. Ополоснув руки холодной водой и вытерев, она вернулась, пригласила гостей сесть. Обои в комнате были с крупными яркими цветами, и поэтому возникало ощущение, что сидишь в клумбе.

— Вы к Марине? Я ее сегодня не видела, В ночной смене работала, только что пришла.

— На тракторном?

— Да, в литейке…

Только сейчас Коноплев обратил внимание на черную пыль, глубоко въевшуюся в поры на руках Настасьи Степановны.

— Она Аннушку в поликлинику повела. Сейчас придет. А вы кто будете? Уж не друг ли Виталия?

— Да, вроде того, — ответил Коноплев, делая вид, что заинтересованно рассматривает расклеенные по пестрым стенам огоньковские репродукции: «Утро стрелецкой казни», «Иван Грозный убивает своего сына», «Вернулся…».

Под окном раздался звонкий детский лепет, Настасья Степановна подхватилась и выбежала.

Раздались шаги на крыльце, хлопнула дверь, пахнуло прохладой.

Из-за тонкой перегородки донесся шепот:

— К тебе из Москвы…

— Бабуль, это дядя Виталий? Он мне Мишку привез? — послышался детский голосок.

— Нет, это другой дядя. Он приехал по делу.

Дверь приоткрылась, мелькнуло раскрасневшееся от ходьбы Маринино лицо.

— А-а… Это вы… Я сейчас. Только, дочку раздену.

В голосе ее было разочарование.

— Кто это? — шепотом спросила мать.

— Из милиции… — тихо ответила она.

— Ну вот, доигралась! Говорила я, нечего тебе там в Москве делать! Поступила бы в промкомбинат кошельки делать. 150 кошельков в месяц, и получай свои сто двадцать.

— И кому только эти кошельки нужны?..

— Да я и сама, дочка, не знаю. У меня лишних денег сроду не было. Еле-еле от зарплаты до зарплаты дотягиваю.

— Так это вы…

— Да, зато живу честно. Людям не стыдно в глаза смотреть. Твердила тебе мать: не доведет тебя до добра твой Виталька…

— А вы сами, мама, его хвалили. Забор поправил, дров на всю зиму наколол.

— Что говорить, парень рукастый… Да глаза у него бесовские. За таким присмотр нужен. А у тебя у самой ветер в голове.

— Да я же говорила, мама, мы расстались. Все у нас. Конец.

— Конец. А то я не вижу, как ты вся обмерла: «Виталька?» Только пальцем поманит, ты и побежишь.

— Не побегу. Тихо, мама. Нас услышат.

Николай Иванович едва узнал Марину. Перед ним в простой тесной одежде, без украшений, стояла молодая женщина. Не такая яркая, красивая, как та, «московская», Марина, но гораздо более привлекательная.

— Вы же обещали не уезжать… — с укором сказал Коноплев.

— Так я телеграмму получила. Дочка заболела.

— Надо было позвонить.

— Да, надо, — равнодушно согласилась она.

— Вы садитесь…

— Я тут дома…

Коноплев смешался. Перед ним был совсем другой человек. Держалась спокойно, строго, с чувством собственного достоинства. И разговаривать с этим человеком нужно было по-другому, честно, без лукавства.

— Я не буду от вас ничего скрывать, Марина, — сказал он. — Виталий подозревается в совершении тяжкого преступления…

— Тише, пожалуйста, мама услышит. — В лице ее не было ни кровинки. — Кража у Монастырской?

— Не только это…

Она закрыла лицо руками. Но плакать не стала. Отняла руки, просто сказала:

— Вы хотите, чтобы я сказала, где его можно найти?

Коноплев понимал, как трудно ей решиться на это — выдать любимого человека.

Закусив губу, Марина задумчиво глядела в окно, где мать возилась у сарая, Марина встала, открыла форточку, крикнула:

— Мама! Идите в дом. Отдыхайте. Я сама все сделаю!

Вернулась к столу, села, положила руки на клеенку в цветочках.

— Я скажу… Во-первых, вы скоро сами узнаете… А во-вторых, я не верю… Хочу, чтобы он оправдался… В последнее время мы встречались с Виталием в мастерской одного художника. Он там… Где ему еще быть? Запишите адрес. Вот ключ.

В горле у нее застрял ком. Голос звучал хрипло.

ФИГУРКА С ЗАВЯЗАННЫМИ ГЛАЗАМИ

За больничным окном обильными слезами исходила осень. Сентябрь! Скучная, унылая картина! Размокший песок на дорожках, пузырящиеся лужи на горбатом асфальте, голые, напоминающие скелеты, деревья, низко нависшее темное небо.

Пятнадцать минут назад Митя, накинув на плечи