Читать книгу - "Завеса зла - Елена Дорош"

и я не сразу допер. Только после допроса Ткача начал понемногу связывать все ниточки. Ирина должна была знать того, кто охотился за картиной. Сперва я было решил, что она – еще одна подружка Эдуарда Неймана, но потом мы вышли на Горина. Он же гинеколог, а у нее девушки по вызову. Подробнее узнаем после допроса. Ею Кукушкин занимается. Тоже, кстати, с головой дружит. Спасибо за подгон, товарищ полковник.

– Ну и лексикон у тебя, Старостин. Отвыкай от зоны. Пора.

– Да у нас вся страна по фене ботает.

– А тебе я запрещаю.

Глеб не стал уточнять, с какой стати такие ограничения, но предположил, что у Мотовилова есть на него виды. Узнать бы какие.

– Про участие Стасюк все ясно. Дура, она и в Африке дура. Это ж надо – ради любовника самой под статью кинуться. Как это он ее не прикончил?

– Стасюк говорит, что боялась Камкина, все время ждала, что он с ней разделается, поэтому решила сбежать. Она вообще утверждает, что секса у них не было.

– Ну да, конечно.

– Такое бывает. Болезненная психическая зависимость, при которой партнерша готова подчиняться беспрекословно, и отсутствие сексуальных отношений только скрепляют союз. Среди маньяков немало тех, кто обычным сексом заниматься не может.

– Она же нормальная с виду. Зачем ей импотент?

– Слушай, Галимов, тебе-то что за дело? – перебил полковник. – Пусть психиатры разбираются. Докладывай, Старостин.

– К тому времени Стасюк уже плотно вели, поэтому взяли на вокзале. Можно сказать, это спасло ей жизнь. Днищев с ней качественно поработал. Она многое знала, оказывается.

– Протокол допроса позже прочту. Кстати, Днищев как себя показал?

– Лет через десять будем все вместе к нему на доклад ходить, товарищ полковник.

– Ты говори, да не заговаривайся, Старостин.

Галимов незаметно сунул Глебу кулаком в бок.

– Извините, Юрий Алексеевич. Сболтнул по глупости.

– Распустился на воле.

– Исправлюсь.

– Ладно. А про Ткача – Вебера никто из них не знал?

– Нет. Ткач действовал более… профессионально, что ли.

– Все знал, за всеми следил и, дождавшись своего часа, тихонько изъял картину. Силен. А с виду не скажешь. Теперь ищи-свищи этого Шагала.

– Он действовал настолько осторожно, что даже Камкин ничего не понял. Думаю, он проверил телефон Горина и увидел, что тот звонил Насте Нейман. Мог решить, что картина каким-то образом оказалась снова у нее.

– И отправился к ней. Понятно. Пришла в себя?

– В реанимации. Состояние тяжелое. Пока к ней не пускают.

– Ничего. Авось выкарабкается. Бабы – они живучие. Как кошки. Жалко, что Камкина не удалось живьем взять. Еще много интересного узнали бы о шайке-лейке. Непонятно, чем Горин его соблазнил?

– Скорей всего, обещал Камкину долю с продажи картины. На дачу они приехали вдвоем. Убил Камкин. Ткач тоже в этом уверен. Но уточнить не у кого. Горин и Камкин мертвы.

– Для того чтобы сделать из честного мента убийцу, этого недостаточно. Начальство потребует серьезных доказательств. Сотрудник органов все же. За ним раньше ничего такого не числилось.

Глеб с Галимовым переглянулись. Мотовилов заметил:

– Что? Не так? Говорите, коли знаете!

– Не знаем, только предполагаем.

– Так что?

– Наши догадки связаны с очень серьезными людьми, Юрий Алексеевич.

– Опять, что ли, коррупция в верхах? В зубах завязло!

– Нет, тут другое. Мы боимся ошибиться, поэтому нужна ваша помощь.

– Здрасьте вам! Ничего не рассказывают, а помощи просят! Зарываетесь, ребята! Ты, Старостин, вообще дикая тварь из дикого леса, но ты-то, Галимов! Ты же приличный!

Рустем подобрался, взглянул на Глеба и вдруг бухнул:

– Товарищ полковник, нам нужно встретиться с генералом Скоробогатовым.

Галимов со Старостиным опасались бурной реакции, но Мотовилов оказался хитрее, чем они думали.

Полковник почуял, что за просьбой кроется нечто серьезное, поэтому вопреки ожиданиям Глеба не потребовал полного посвящения в суть дела. Опасаясь, что, узнав слишком много, подставит себя.

Он стал ворчать, сердиться, перекладывать с места на место бумаги, объяснять, почему к генералу Скоробогатову их не могут допустить, ругать за глупость и некомпетентность, но так и не задал главного вопроса.

Глеб все понимал, поэтому молчал, как говорится, в тряпочку и ждал.

Наконец, глядя в папку с бумагами, полковник буркнул:

– Позвоню. Ждите.

Старостин с Галимовым поднялись и вышли из кабинета.

– Чего это он?

– Опасается, что, узнав слишком много, подставится.

– Мне кажется, он ничего не понял.

– Поймет, если сможем раскрутить Скоробогатова.

– Думаешь, сломается?

– Ему нечего терять после смерти Камкина.

Около полуночи Мотовилов позвонил.

– Завтра в девять он будет в Александро-Невской лавре. На службе. С ним весь аппарат, так что вряд ли получится подобраться.

– Они молиться будут или совещание проводить?

– Не хохми, Старостин. Не до смеха. Моя голова и так уже на ниточке болтается. Того и гляди свалится в грязь.

– Они же там все бывшие комсомольцы. Как же будут «Аллилуйя» петь?

– «Аллилуйю» комсомольцы нынче поют громче всех. Так выводят, что заслушаешься! У тебя будет минута, когда станут из храма выходить. Я прикрою.

– Не подведу, товарищ полковник.

– Надеюсь.

Смертельные семейные узы

Глеб не раз видел фотографии Скоробогатова, но сейчас узнал его с трудом.

Как будто мышцы уже не могли удерживать лицо, и все – мешки под глазами, щеки, рот с узкими губами – поехало вниз, образуя маску страдания.

Глеб видел, как к нему подошел Мотовилов и словно ненароком оттер генерала от сопровождающих. Да так ловко, что за его широкой спиной он смог подойти к Скоробогатову настолько близко, чтобы их разговор не был слышен посторонним.

– Товарищ генерал-полковник, – негромко произнес Глеб. – Мы должны с вами поговорить. – И добавил еще тише: – Это касается вашей семьи.

На лице Скоробогатова не промелькнуло ни удивления, ни страха.

– Поедем на вашей машине, – твердым, привыкшим раздавать команды голосом сказал генерал и пошел вперед.

Мотовилов незаметно выдохнул и заторопился следом.

Оказавшись в кабинете полковника, генерал сразу сел на торец стола и сцепил пальцы.

– Спрашивай, капитан.

Мотовилов затаил дыхание.

– В каком году вы познакомились с семьей Шац?

– Сорок лет назад, – не выражая удивления, ответил Скоробогатов.

– Вы были любовником Ирины Шац?

Мотовилов вздрогнул и спрятал руки под стол.

– Я любил Ирину, но безмерно уважал отца Сони и Бори. Когда он умер, я взял на себя заботу о его детях и жене, – так же бесстрастно произнес генерал.

– Вы были любовником Ирины еще до рождения Бориса.

Мотовилов опустил глаза. Дикий все-таки человек Старостин. Как будто дрова рубит.

– С чего вы взяли? – изобразил недоумение генерал.

– Борис Камкин – ваш сын, – жестко ответил Глеб. – Никакого другого объяснения ваших поступков не