Читать книгу - "Тропой забытых душ - Лиза Уингейт"

к нашему костру. Скажи, мы приглядим за ними, сколько сможем. Но будь осторожна, пока гуляешь. В такой одежде тебя, конечно, не примут за бродяжку, но, если кто‑то привяжется, скажи, что тебя хорошо опекают и ждут в лагере. Я бы сама поискала детей, но поговорить с мисс Кейт мне просто необходимо.

– Да, мэм, но после дневных выступлений вы должны будете вернуться домой. Куда вы денете этих детей, когда уедете?

– Просто сделай, как я прошу, Хейзел…

Она косится на легкий красный экипаж с блестящими спицами колес, везущий четырех дам в чистых белых блузках и широкополых шляпах, украшенных перьями и цветами. Парадная одежда. И мужчин с ними нет. Только четыре дамы, уехавшие в экипаже без сопровождения, как будто они не против раздуть скандал.

Не сказав больше ни слова и даже не взглянув в мою сторону, миссис Грубе подхватывает Бо на руки и следует за экипажем в сторону города.

Я смотрю ей вслед, пока она не исчезает в людском море, а потом иду за наш фургон, где поставила Скиди подальше от взглядов прохожих.

– Больная у тебя спина или нет, – говорю я ему, – но пора забрать Тулу, Нессу и малышей и идти к Уайндинг-Стейр.

Где‑то неподалеку гремит музыка. Играет целый оркестр, словно на параде, который мы с мамой наблюдали из окна гостиницы в Форт-Смите.

– Они привезли оркестр и все такое, – шепчу я Скиди и невольно иду через лагерь в сторону источника звука.

Мешочек с едой оттягивает руку, пока я бреду мимо фургонов, палаток, лошадей и костров. Я понимаю, что не должна этого делать. Тула, Несса и малыши выполнили свою часть плана идеально. Моя роль заключалась в том, чтобы переночевать в лагере вместе с миссис Грубе, выманить у нее немного еды в дорогу, а затем притвориться, будто в аптеке готовы лекарства для моей больной мамы, попрощаться и отправиться к старой папиной стоянке. До нее где‑то три мили по дороге и намного ближе через пастбища и деревья. Я могла бы добраться туда довольно быстро. Но оркестр играет так заманчиво, что мне нестерпимо хочется на него взглянуть.

Когда лагерь остается позади, на моем пути оказывается церковь, я начинаю ее обходить и, зайдя за угол, вижу пару оборванных мальчишек, прислонившихся к стене. Один – веснушчатый и светловолосый, другой – цветной, размерами с взрослого, но с мальчишеским лицом. Они едят репу, даже не срезав с нее зеленые вершки. Готова поспорить, украли на чьем‑нибудь огороде.

С минуту мы смотрим друг на друга, пока я не замечаю, что у одного из них в руке полный мешок репы… и это мой мешок! Мой и Нессы. Я подхожу ближе.

– Откуда у тебя этот мешок?

Светловолосый оглядывает меня и отдирает зубами кожицу с репы. Когда он сплевывает, я вижу, что передний зуб у него сломан. Наверное, кто‑то стукнул его по физиономии краденой репой.

– Из лощины, от каких‑то девчонок. Я им сказал, где можно набить его репой, но они не захотели идти. А тебе‑то что?

– Это мой мешок, вот что. Мой и моей сестры.

Мальчишка разглядывает мое платье, шляпку и ботинки.

– Ты полукровка, что ли? Потому что они чокто. – Его и без того узкие карие глаза прищуриваются еще сильнее. – Вот Амос, он из отпущенников чокто и говорит на их языке. Его дед и бабка были рабами на хлопковой плантации у чокто, пока янки не победили в войне. Амос и Тула, так эту девчонку звали, много разговаривали прошлым вечером у костра, – он хмуро смотрит на здоровяка. – Она упоминала, что этот мешок принадлежит какой‑то городской зазнайке?

– Кажется, нет, Дьюи, – отвечает Амос. – Но мы много о чем говорили.

– А о том, что бывает, если тебя поймают на краже чужой репы, не забыли поболтать? – подбоченившись, спрашиваю я. – Где вы ее достали?

Амос тревожно оглядывается. Дьюи нахально улыбается и откусывает большой кусок.

– Не твое дело, – произносит он с набитым ртом, мельком обращая глаза цвета глины к задней стене церкви. Возле нее стройными рядами растут корнеплоды.

– Вы обокрали огород священника? – Я отступаю на пару шагов. – Да за это вас молнией поразит!

– Надо же что‑то есть, – отвечает Дьюи и начинает кашлять – видимо, кусок репы угодил не в то горло.

Амос перестает есть, а Дьюи, одолев приступ кашля, взвешивает недоеденную репу в ладони.

– Мы все будем держаться вместе, – говорит он, облизывая губы. – И все будет в порядке. Я так и сказал девчонкам у ручья: хотите жить с нами в одном лагере – лады. Будем кормиться вместе. Вот только что вы умеете?

– Мы с вами кормиться не будем.

В этом я уверена. Не хочу иметь ничего общего с этими мальчишками. От таких непременно жди беды.

– Так это ты подговорила их спрыгнуть с фургона и спрятаться у ручья ниже Щучьего брода? – спрашивает Дьюи. – Мы с Амосом видели это и слышали, как та женщина в фургоне кричала, чтобы они вернулись. Девчонки сказали нам, что ждут кое-кого и этот кое-кто должен принести еду. Иначе мы бы не позволили им остаться в нашем лагере. Это место наше. Разве не так, Амос?

– Истинная правда, Дьюи.

Дьюи смотрит на сверток с едой в моей руке, наклоняется и обнюхивает его, потом выпрямляется со слюнявой улыбкой до ушей.

– Значит, еду несешь ты. К завтраку уже опоздала, но можешь отдать еду мне.

Я отдергиваю сверток.

– Ничего я тебе не дам.

– Это мы посмотрим. – Глаза Дьюи недобро и хитро блеснули. – Потому что я тут подумал… А та женщина из фургона знает, что это ты сказала детишкам выпрыгнуть из фургона, спрятаться и ждать тебя? Она‑то, конечно, вчера кричала им вслед, а ты вела себя так, будто и не заметила их исчезновения. Мы с Амосом просто отыщем эту женщину и все ей расскажем… если только ты не отдашь то, что принесла.

Я вдруг почувствовала себя так, будто сама съела одну из этих краденых реп. Миссис Грубе не должна узнать, что я наделала. Никогда. Это будет для нее ударом.

– Даже думать не смей, – я смотрю Дьюи прямо в глаза.

Он такой тощий, что даже сильный ветер может сбить его с ног. Так что я уж точно сумею. Я не боюсь. Почти.

– Д-дьюи… Дьюи Маллинс… – Голос у Амоса низкий, как у мужчины, да и ростом он со взрослого. О нем‑то я забыла. Он в два счета размажет меня по земле. – Мы же не собирались, Дьюи…

– Заткнись, Амос. –