Читать книгу - "Разбор Фрица - Вадим Геннадьевич Курасов"

оперативную информацию. Пришлось напомнить ему про «оборотней».

— Хриплый, ты когда поможешь коллегам своим результат дать? А то начальство скоро меня ругать начнет за нецелевое расходование государственных денег. — Крадуну я нет-нет да и подкидывал небольшие суммы на проживание из своих личных денег.

— Вадим, ты же знаешь, я идейный, бродяг сдавать не буду.

— Да я и не прошу бродяг сдавать, ты же опием колешься, отдай барыгу.

— А я чем тогда колоться буду? Я больной человек, мне доза каждый день нужна, — заныл Хриплый.

— Если вес будет хороший, я тебе из государственных денег достойное содержание выставлю, а ты нового барыгу найдешь.

— Ты меня подставишь, меня братва на ножи поставит! — переживал бродяга.

— Слушай, ну ты же с Мещеряковым работал, хаты подламывал, и братва тебя на ножи не поставила.

Тут я первый раз увидел, как под человеком буквально за минуту образовалась лужа пота, про второй расскажу позже. Хриплый побледнел, я сам запереживал, думал, инфаркт хватил человека.

— Ладно, начальник, отдам я тебе своего барыгу, но ты меня не бросай, иначе помру я без опиухи.

— Договор, Хриплый.

Бродяга не подвел, но это была последняя его помощь правоохранительным органам, через месяц он умер.

Своего барыгу Хриплый подвел нам прямо на улице Пушкина. Это был молодой таджик (напоминаю, что автор с уважением относится ко всем национальностям) лет тридцати, очень хорошо одетый по тем временам. Таджик спокойно стоял возле девятки (девятиэтажный дом) напротив Центрального рынка и держал в руках стаканчик со сметаной. Не мудрствуя лукаво, мы втроем подошли к нему и попытались закрутить ему руки за спину. Но это был тот случай, когда некрупный с виду человек оказался жилистым и юрким атлетом. Крутили мы его прямо среди белого дня втроем на Пушкина минут двадцать. Мешали прохожие, которые в девяностых обычно не вмешивались в мутные дела (мы были в гражданке, и по внешнему виду не скажешь, что милиционеры). Но в данном случае каждый прохожий посчитал своим гражданским долгом вмешаться в ситуацию с задержанием, и пока кто-то из нас отвлекался, чтобы показать гражданам с активной жизненной позицией удостоверение, таджик умудрился уделать мою новую дубленку сметаной, чем, конечно же, меня разозлил. С таджиком мы все-таки управились и изъяли у него прямо на месте пробную партию опия, граммов примерно сто, благо понятых вокруг хватало. Выяснилось, что в этом же доме, напротив которого нами был задержан курьер, съемная квартира, где хранится еще два килограмма наркотического вещества. Все, что свыше килограмма, изымалось в городе не так часто и считалось очень хорошим весом. За изъятия такого веса в Москве всем, кто смог прикоснуться к изъятому пакету с наркотой, давали государственные награды.

Посовещавшись, мы решили рискнуть и запёрлись в съемную квартиру, естественно, без всякого ордера на обыск. В рапортах позже указали, что курьер не являлся гражданином РФ, квартира съемная, ну и все в таком же духе.

Вместо госнаград все трое получили премию, на наши деньги около десяти тысяч рублей на каждого. Опия, чтобы вы понимали, было, опять же по современным деньгам, миллионов на пять, не меньше.

Воспользовался я и другим предложением от бывшего младшего инспектора УУР УВД Хабаровского крайисполкома — познакомился с его бывшим агентом, куровым (употребляет коноплю в виде курения), неким Сахарком. Сахарок в конце семидесятых — начале восьмидесятых был таксистом. Как он сам рассказал мне, в те годы был план сдачи выручки в кассу предприятия двадцать пять рублей за смену, если несколько раз не сдал, тебя смело могли перевести в механики, а на твое место на новую лайбу (автомашину) уже два человека в очереди стояли. Блатные прикручивали своего таксиста, чтобы машина всегда была «под жопой», закрывали эти самые двадцать пять рублей, ну и таксисту подкидывали на жизнь.

Сахарок был уже человек в возрасте, отлично разбирался в хитросплетениях нынешней блатной жизни и в восьмидесятых лично знал братьев Протасовых, братьев Мордвинских, Олега Зуба, Сашу Китайца, Киселя, Хэнса и Нагору — практически всех блатных восьмидесятых. Некоторые из них продолжали красть и совершать преступления и в девяностые, и в двухтысячные.

— Сахарок, ты откуда всех знаешь, это же легендарные личности? — заинтересовался я.

— Конопля сближает, Вадим. Это позже они все перешли на опий, — (тяжелые наркотики), — а раньше все дули, — (курили коноплю). — Ну и возил я их на такси частенько.

— Кто из них был самый дерзкий?

— Самые дерзкие, безусловно, братья Протасовы и Кисель. Причем Протасовы это были просто сумасошедшие, — (орфография сохранена), — люди. Мать вроде бы у них выбросилась из окна, была больна шизофренией. А Кисель дерзкий бандит от природы, внутренний такой анархист, жил в своей парадигме и в принципе не признавал в семидесятые и восьмидесятые никаких авторитетов и воров в законе, тем более считал, что просто воры снимают свой процент ни за что с честных арестантов.

— Протасы?

— Старшего Валеру не знал, сидел он в то время, причем на зоне был завхозом. Тогда я младшего — Вову — частенько возил, хотя у Вовы в то время уже была своя «Победа», — (автомашина), — очень крутая лайба была по тем временам. Вовка всегда занимался спортом, читал книги по философии, учебники самиздата по рукопашному бою. В драке был очень опасный, причем опасен был не хитренькими приемами, а именно какой-то звериной чуйкой, своих противников частенько бил в горло, в промежность. С женщинами общался, в основном, чтобы был интерес. Прикрутил дочку второго секретаря горкома партии Хабаровска, через дочку познакомился с мамой. Представляешь, в восьмидесятые быть лично знакомым со вторым секретарем горкома коммунистической партии! Уже в середине семидесятых Вовка Протас строил свою систему взаимоотношений в городе. Сам он был просто бандит, а в Хабаровске были и идейные домушники, карманники, которые не понаслышке знали про воровскую жизнь. Тот же Капельман — Капеля, у которого батя был известный в городе бильярдист, Саня Ласта — известный домушник, Доля Саня, возле которого уже молодежь начинала кучковаться. Так вот Протас объехал всех известных в Хабаровске блатных, причем ездил он на встречи больше для первоначального знакомства и брал на встречи с собой Китайца, который в воровском был подкован.

— Саша Китаец?

— Этот настоящий вор. Мата от него никогда не услышишь, все ситуации всегда по совести разводил. С Киселем у них интересный замес получился.

— Расскажи.

— Китаец дружил и с братьями Протасовыми, и с Киселем, но Протасы в то время считались, наверное, самые модными в Хабаровске, и Кисель был с ними ближе. Китаец с детства жил как вор и всегда видел себя как вора, поэтому всегда следил, кто возле него, ну, чтобы какие-то, скажем, проштрафившиеся блатные не подмочили его воровскую репутацию. В конце восьмидесятых Китаец с одним из братьев Протасовых отдыхал в Москве в кабаке. Протаса узнал кто-то из московских людей, — (читай, блатных), — и отозвал в сторонку Китайца. Между ними состоялся такой диалог:

«Китаец, кто это с тобой?»

«Протас, наш хабаровский блатной, авторитетный человек».

«Какой блатной?! — возмутился москвич. — Ты в курсе, что Протас в Благе, — (город Благовещенск), — в спецбольнице, — (психиатрическая лечебница), — работал санитаром?»

«Нет, первый раз про это слышу».

«Ну вот, имей в виду».

Работать в исправительных учреждениях на официальных должностях — это значит быть «красным», то есть сотрудничать с администрацией. Работать санитаром в спецбольнице, где много блатных косят от больших сроков заключения, западло вдвойне.

После этого Китаец, который бережно относился к своей репутации, перестал общаться с Протасом, что не преминул заметить Кисель. Тот всегда относился к воровскому очень своеобразно, не соблюдал воровских законов и переживал только за свой карман, чтобы там всегда звенели монеты.

«Китаец, чего с Протасом перестал общаться, это же наш братишка?»

«Не братишка он мне, Витя, он „красный“, общаешься с ним — твое дело», — дипломатично ответил Китаец.

Позже Кисель поменял свое отношение к воровскому ввиду явного превосходства воровской идеологии над уличными хулиганскими понятиями, а скорее всего, из-за того, что с воровской ноги можно было существенно и быстрее разбогатеть.

Через