Читать книгу - "Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова"

может быть, еще профессор Инджерсолл, но он, разумеется, не в счет. И не думайте, что я буду молчать! Я непременно расскажу об этом полиции, когда сердце позволит мне встать с постели.

– Конечно, расскажите, – искренне одобрил Веттели. – Это может оказаться важно для следствия.

– Вы надо мной издеваетесь, да? – вдруг спросил Огастес беспомощно и грустно.

– Что вы, даже и не думаю, – поспешил заверить Веттели.

– Издеваетесь. Вы мучите меня все утро! Пользуетесь тем, что я болен и слаб. Убийца вы и есть, больше некому. Беды в Гринторпе начались с вашим появлением, до этого у нас не случалось никаких преступлений. А теперь – одно за другим. И не удивлюсь, если это только начало! Да!

Веттели слушал его обличительную тираду и не верил собственным ушам. Да он совершенно не от мира сего!

– Мистер Гаффин, – проникновенно заговорил Веттели, присев рядом с койкой безумного поэта, – я обещаю никогда больше не привлекать вашего внимания к анатомическим плакатам, не утомлять вас своим мельтешением и вообще как можно реже встречаться у вас на пути. Клянусь! Но и вы взамен обещайте мне одну вещь, всего одну! Уверяю, это не составит вам никакого труда.

– А именно? Чего вам от меня надо? – уточнил Огастес сварливо. Ему хотелось бы вовсе проигнорировать просьбу недруга, но любопытство пересилило гордость.

– Обещайте, что, когда в следующий раз заподозрите кого-нибудь в убийстве, не станете сообщать ему об этом с глазу на глаз, без свидетелей.

– Это еще почему? – вяло осведомился Гаффин, похоже, он ожидал чего-то более интересного.

– Потому что, если преступник окажется настоящим, он вас и в самом деле убьет.

Обстановку разрядило появление доктора Саргасса, иначе Гаффин, пожалуй, сорвался бы с места и побежал спасаться. До его затуманенного сознания наконец дошло, как опасно было откровенничать с предполагаемым убийцей. Но пришел Саргасс, одного напоил валериановыми каплями, другого обещанным чаем, одному попытался в очередной раз втолковать, что все его мнимые болезни имеют нервическую природу, другому велел пить железо и отпустил обоих с миром. Веттели решил, что, несмотря на трагические обстоятельства, день начался неплохо, потому что два урока он прогулял. «Как хорошо, что ученики не умеют читать мысли своих учителей, – подумалось ему. – Иначе они были бы сильно удивлены».

Насильственный характер гибели юного Мидоуза на этот раз почти не вызывал сомнений, поэтому вскоре после полудня вместе с уже знакомым печальным коронером из Эльчестера в Гринторп прибыл полицейский инспектор, и Веттели снова повезло – на пятом уроке его вызвали на допрос.

Впрочем, везение было относительным, поскольку никто не счел бы приятным общество полицейского инспектора Тобиаса Дж. Поттинджера, а Веттели – особенно. Так уж сложилось, что черная кошка пробежала между ними в первую же секунду встречи.

Веттели застал инспектора вальяжно развалившимся в старинном директорском кресле стиля ампир. Это был крупный человек средних лет, с простоватым лицом, обрамленным рыжими баками, и очень мясистым носом. Одет он был в штатский клетчатый костюм, рукава пиджака были самую малость коротковаты, из них некрасиво торчали грубые, как у портового грузчика, руки. Ноги тоже торчали – из-под стола и обуты были в ботинки не в цвет. Несчастное старенькое кресло жалобно поскрипывало под весом его мощного тела, и вообще инспектора Поттинджера было как-то слишком много, хотелось держаться на расстоянии.

– Норберт Реджинальд Веттели – это вы? – бросил инспектор вместо приветствия. Взгляд его был таким недоверчивым, будто он был уверен, что вошедший непременно захочет выдать себя за другого.

– Да, это я, – подтвердил Веттели безразличным тоном, хотя уже успел почувствовать неприязнь к полицейскому из Эльчестера.

– В каком классе учитесь? – Школьных порядков инспектор не знал, и учительская мантия Веттели не помогла.

– Я преподаю естествознание и военное дело, – возразил Веттели холодно.

– Преподаете? Неужели? – В голосе полицейского звучало откровенное пренебрежение. – А не слишком ли вы молоды для такой должности, мистер Веттели? Что вы можете смыслить в военном деле? – Видимо, естествознание казалось Поттинджеру менее хитрой штукой.

– Мое руководство считает меня достаточно компетентным, а я не вижу причин сомневаться в компетентности суждений моего руководства, – отчеканил капитан Веттели. Он всегда умел держать себя в руках и демонстрировать свое настроение был не намерен.

Инспектор почему-то счел такой ответ оскорбительным и перешел на личности:

– Считаете себя очень умным, да?

– Да, – не стал спорить Веттели. – Вы тоже это заметили?

Бычья шея полицейского покраснела.

– Вы первым обнаружили тело убитого Мидоуза? – прорычал он.

Тон его был таким обвиняющим, будто обнаруживать мертвые тела – это преступление хуже самого убийства.

– Нет. Я первым обнаружил тело его предшественника, Бульвера Элиота Хиксвилла. Мидоуза нашел учитель изящной словесности мистер Гаффин, их двоих нашли ученики, а я…

– Что значит «их двоих»? – Инспектор резко подался вперед, кресло трагически взвизгнуло. – В школе еще один труп? Почему мне об этом до сих пор не известно?

– Потому что Огастес Гаффин не труп, ему просто стало дурно при виде крови.

– А-а-а! – протянул Поттинджер, широко и неприятно улыбаясь из-под рыжих усов. – Ну конечно, чего еще от вас, умных и образованных, ждать?

Веттели хотел было напомнить, что вообще-то в обморок упал не «умный он», а совсем другой человек, но не стал, посчитав бесполезным.

Данный типаж был хорошо знаком Веттели по некоторым из полковых офицеров, выслужившихся с самых низов.

Он знал случаи, когда человек, продвигаясь по карьерной лестнице, легко воспринимал тот уровень культуры, что соответствовал его новому статусу. Ярким примером тому мог служить полковник Финч, бессменный командующий их 27-го Королевского. Полковник родился сыном деревенского почтальона, но к тому моменту, когда Веттели с ним познакомился, его нельзя было отличить от рафинированного аристократа, выросшего в родительском поместье под присмотром строгих гувернеров и учителей хороших манер. Причем это была не игра, не поза, новый образ подходил полковнику чрезвычайно органично.

Или взять того же Фердинанда Токслея – как быстро изменила его академическая среда! Следа не осталось от нарочитой развязности манер, пошловатый солдатский юмор, каким грешили почти все фронтовики, сменился тонкой иронией, появился интерес к новой работе: мог ли Веттели еще за пару месяцев назад представить, что однажды застанет своего бесшабашного лейтенанта увлеченно читающим педагогический журнал?

К людям, подобным полковнику Финчу, а теперь и Токслею, Веттели относился с большим уважением, не будучи уверенным, что на их месте сумел бы достигнуть подобных высот.

Да, положительные примеры были.

Но чаще случалось обратное.

Достигнув какой-то высоты, как правило не слишком значительной, но все же выделяющей его над народом, человек начинал бравировать своим бескультурьем, нарочно подчеркивал собственные дурные манеры,