Читать книгу - "Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова"

кажется, была расстроена, а профессора Инджерсолла последний пассаж так задел за живое, что на скулах заиграли желваки, а по щекам пошли красные пятна. Еще ни разу Веттели не видел его таким рассерженным.

– Господа, да что с вами? Опомнитесь, всему есть предел! Капитан Веттели отправился на службу в колонии, когда ему и семнадцати не исполнилось… да он был младше нашего бедного Мидоуза! Из целого эрчестерского выпуска, ушедшего на войну младшими офицерами, он единственный остался в живых. И вам хватает совести пенять этим несчастным мальчикам за проигранную войну?

– Но я же совсем не это имел в виду, я никого не винил, – принялся запальчиво оправдываться Уилберфорс Шалтай. – И вообще, знаете ли, когда все погибают, а один остается жив, невольно напрашивается вопрос…

– Да как вы смеете? – взорвалась Эмили. – Кто дал вам право…

– Так, знаете что? – Это встала со своего места ведьма Агата. – Профессор, вы не станете возражать, если мы с мистером Веттели и мисс Фессенден покинем почтеннейшее собрание? Боюсь, оно служит очень дурным примером для наших молодых коллег.

– Разрешите и мне присоединиться? – поклонился ей доктор Саргасс. – А то здесь стало как-то… не свежо.

– Вы правы, профессор Брэннстоун. – В голосе директора Инджерсолла звучал металл. – Мы слишком далеко уклонились от основной темы. Жаль, что в час тяжелых испытаний в нашем обществе нет должного единства. Больше вас не задерживаю, господа!

– С-скотина! – оказавшись в коридоре, в сердцах выдохнула Эмили.

– Кто? – полюбопытствовал Веттели.

– Да этот! Историк! Шалтай-Болтай! И как ты это вытерпел? Я бы на твоем месте, наверное, дала бы ему в морду… в смысле, ударила бы по лицу, – поправилась она, вспомнив родительские наставления о том, как должна себя вести молодая леди.

Веттели улыбнулся – ему нравилось, когда Эмили вела себя не совсем как леди, это придавало ей очарования:

– Не обращай на него внимания. Он смешной, пусть болтает, что хочет.

– И тебе даже не обидно? – не поверила Эмили. – Ведь он тебя бог знает в чем обвинил!

– Нисколько. Это же Шалтай-Болтай, такой уж он есть, прекрасный в своем безобразии. Если бы он стал вести себя иначе, то был бы уже не самим собой, а кем-то другим, понимаешь? – немного путано объяснил Веттели.

– Не совсем, – честно призналась она. – Я поняла так, что ты питаешь странную симпатию к безобразным типам. Тебе нравится Болтай с его ужасными манерами, Харрис с авокадо, Гаффин с мнимыми болезнями, инспектор Поттинджер с…

– Нет! – запротестовал Веттели. – Поттинджера я просто не выношу! Он не из Гринторпа.

– Понимаю, тебе нравится не конкретный человек, а Гринторп во всех его проявлениях. А убийца – как быть с ним? Ведь он, скорее всего, тоже принадлежит Гринторпу?

– Он его разрушает. Ставит под угрозу его существование. Так что покрывать убийцу из симпатии ко всему безобразному я не стану, если ты это имеешь в виду, – рассмеялся Веттели.

Чем ближе к ночи, тем тревожнее становилось на душе. Не радовали синие гринторпские сумерки, расцвеченные вдали уютными огоньками деревенских окон, не радовал вечер, в кои-то веки свободный от тетрадей, конспектов, планов и прочей учительской премудрости, и даже ужин показался почти безвкусным, проглотился как-то незаметно, хотя все очень хвалили ростбиф.

Но Веттели было не до ростбифа и прочих житейских удовольствий, потому что из головы не шел капрал Барлоу, так некстати вспомнившийся днем. Точнее, рядовой Барлоу: как лежит он навзничь на мокрой палубе, а из окровавленной глазницы торчит рукоять ножа… Спроста ли такое совпадение? И совпадение ли это вообще?

От таких мыслей становилось жутковато: с живыми Веттели умел воевать лучше, чем с мертвыми. Не давала покоя тягостная мысль: если призрак Барлоу притащился в Гринторп по его следу, если именно он привел за собой в школу проклятого мертвеца – значит, в том, что двое погибли, а третий стал невольным убийцей, есть доля и его вины? Что там бормотал бедный Гаффин?

«Беды в Гринторпе начались с вашим появлением, до этого у нас не случалось никаких преступлений».

Верно. Не случалось.

Сколько-то месяцев назад, еще в Баргейте, ему попалась в руки газета. Их, вернувшихся с фронтов солдат, кто-то из журналистов назвал «поколением, опустошенным войной». Тогда эта фраза показалась ему очень меткой: действительно, на душе было пусто, как в старой дырявой бочке, – ни боли, ни радости, ни стремлений, ни надежд… Но теперь он начал подозревать худшее: не опустошенное – отравленное! Война настолько въелась в их души и тела, что они стали частью ее самой. Война приходит туда, куда приходят они. Надеждам на новую, мирную жизнь сбыться не суждено. Так, может, им лучше совсем не жить?

Веттели промучился до пяти утра, потом все-таки заснул, да так крепко, что не расслышал звонка и проспал. В результате завтрак пропустил, на первый урок чуть не опоздал, стопу проверенных тетрадей забыл в комнате, а послать за ними воспитанника не рискнул – мало ли что с ним приключится по дороге?

Начал день неудачно – и дальше все пошло вкривь и вкось.

На страницу классного журнала посадил жирную кляксу, похожую на амебу-переростка.

На перемене заметил, что у авокадо опали три нижних листка – доказывай теперь Харрису, что сами опали, что никто не ободрал.

К уроку по анатомии вынес из лаборантской скелет и обнаружил, что в глазницу вставлен кусок губки, из нее торчит карандаш. Старый добрый черный юмор. Всем, кроме мистера Веттели, было очень весело. Разозлился и пообещал мрачно: ничего, когда в следующий раз кого-то из вас найдут в подобном виде, я тоже посмеюсь.

После анатомии шло военное дело у выпускного класса. Занялись топографией, вышли на местность с мензулой. Стоило отвернуться – ухитрились испортить лимб у кипрегеля, стал заедать. И ведь взрослые парни, вот что обидно! Он в их возрасте взводом командовал, а этим не доверишь простой прибор. Что за криворукое поколение растет?

Так он им и сказал:

– Вам ничего нельзя в руки дать, как маленьким! Между прочим, на фронте за такие дела недолго попасть под трибунал. Это называется «порча полкового имущества». Хорошо, если докажете, что испортилось по независящим обстоятельствам. А иначе…

– Расстреляют? – охнул кто-то.

– Ну, за мензулу, конечно, не расстреляют. – Он не стал грешить против истины. – Но неприятностей не оберешься, особенно если негде достать новый прибор.

– А что же тогда делать?

– Чинить, если подлежит восстановлению.

– А не подлежит? Совсем вдребезги разнесли?

– Тогда выход один. Берете трофейное ружье, отходите подальше, палите по испорченному узлу, а потом докладываете старшему: так, мол, и так, сами