Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

бывает. Вернее, бывает, но редко. Придется нам с вами поработать, товарищ Сомов».

Неожиданно для себя Николай Иванович принял решение не отстранять капитана от расследования, а включить в свою группу. Может быть, сказался урок, полученный у следователя Ерохина? Работать интереснее с людьми, обладающими свойствами, которых нет у нас самих. Хотя это и не всегда бывает приятным… Что поделаешь: дружба дружбой, а служба службой.

Коноплев снова погрузился в чтение акта. Труп Лукошко был тщательно упакован в брезентовый, а затем в целлофановый мешок… И обвязан веревкой… Один из концов ее был обрезан, другой — перетерт. Узлы на веревке, как утверждает Подгорцев, завязаны альпинистским способом. Ему можно верить: сам альпинист. Брезент — отечественного производства, из которого, кстати, делают альпинистские палатки. Целлофан — импортный, используется для упаковки мебельных гарнитуров.

Что ж, данных не так уж мало, есть над чем поразмыслить.

Но их — этих данных — было бы еще больше, если бы неожиданный приступ не помешал Коноплеву самому принять участие в осмотре. Теперь приходится выкручиваться, по крохам собирать недостающие сведения. В последние дни Николай Иванович лично встретился почти со всеми участниками оперативной группы, выезжавшей на Крымскую набережную. Его интересовало то, что не вошло, да и не могло войти в протокол: догадки, подозрения, мимолетные мысли, даже домыслы!

Как ни странно, наиболее смелую гипотезу высказал человек, не имевший непосредственного отношения к следствию. Молодой участковый лейтенант Тихонов.

— Под веревкой, которой был перевязан тюк, был обнаружен обрывок другого куска целлофана, — возбужденно блестя голубыми глазами, проговорил он.

— Ну да, в акте экспертизы об этом говорится. Подгорцев, это наш эксперт НТО, высказывает предположение, что к тюку был привязан груз, который и удерживал его на дне… — заметил Коноплев.

— А если то был второй труп?

— Вы думаете, лейтенант, что трупов было два?

— А почему бы и нет?

Коноплев с интересом взглянул на сидевшего перед ним голубоглазого участкового.

— Вы правы — почему бы и нет. У брезента одна половина оторвана… Вполне может быть, что его разорвали пополам, чтобы хватило на две упаковки. Но это — из области предположений. А на одних предположениях далеко не уедешь. Во всяком случае, буду благодарен за любую помощь, которую вы мне сможете оказать…

Тихонов встал с места, но не уходил, медлил.

— Вы хотите еще что-то сказать?

Вспыхнув, словно красна девица, и опустив глаза долу, молодой лейтенант переминался с ноги на ногу.

— Смелее! Ну…

Тихонов с трудом выдавил:

— Товарищ подполковник… Насчет работы.

Коноплев удивился:

— Насчет работы? Да вы же, кажется, не безработный… Разве работа участкового вам не нравится?

Тихонов ответил с неожиданной прямотой:

— Нет, не нравится. Да я временно… Замещаю капитана Денисова. Он в больнице.

Коноплев со все усиливающимся чувством симпатии смотрел на стоявшего перед ним лейтенанта. Конечно, работа участкового — не для него. Парень, должно быть, спит и видит бандитов с оружием в руках ловить, а его заставляют квартирные склоки разбирать да гонять пьяниц в подъездах…

— Попробуем что-нибудь придумать, лейтенант. А пока ступайте. Отыскивайте второй труп.

В голосе Коноплева звучала насмешка, но не злая, скорее, дружеская.

Весь тот долгий срок (почти полтора месяца), который выздоравливающий Николай Иванович провел на подмосковной даче, Сомов занимался тем, что допрашивал людей, знавших скрипача и коллекционера Лукошко. Через его кабинет прошло более ста человек.

Листая протоколы, Николай Иванович еще раз убеждался, как мало дает допрос, когда он ведется без ясно намеченной цели, без продуманного плана. Впрочем, кое-что полезное все-таки удалось извлечь. Яснее становилось, что за личность был покойный Лукошко, вернее, каким он представлялся окружавшим его людям.

Вот показания Нины, жены Мити, сына Лукошко:

— Когда я вышла замуж за Митю, мне захотелось сделать что-нибудь приятное Семену Григорьевичу. У меня была картина, оставшаяся еще от родителей. Я подарила ее свекру. Он при нас, при мне и при Мите, повесил ее на стену. Но когда через некоторое время мы пришли к нему, картины на стене не было. Я поинтересовалась у Семена Григорьевича, где же она. Он сухо ответил, что картина большой ценности не представляла и он продал ее через комиссионный магазин. Это меня возмутило: так поступить с подарком! Я наговорила ему грубостей. После этого старалась как можно реже бывать на старом Арбате. Митя тяжело переживал мой разрыв с его отцом, но я, как ни старалась, ничего не могла с собой поделать, этот человек был мне неприятен. По той же причине отказалась переехать на старый Арбат. Мы остались с мужем в моей малогабаритной однокомнатной квартире, хотя нам было, там довольно тесно…

Максим Максимович Дуганов, коллега Лукошко:

— Лукошко был человеком очень замкнутым, скрытным. Мы с ним просидели в оркестре рядом, бок о бок почти десяток лет. И все равно я знал о нем очень мало. Он не любил тратить деньги, сквалыжничал. Однажды мы в составе одной бригады выехали на концерты в Поволжье. В каждом городе он бегал по антикварным магазинам, покупал какие-то вещи. Только тут я понял, что он человек материально обеспеченный, деньги у него водятся, но он их тратит исключительно для пополнения своей коллекции.

Пенсионерка Мария Ивановна Шаповал:

— Лукошко несколько раз бывал у меня дома, дарил коробки с мармеладом. Говорил, что достает их в театральном буфете и что мармелад очень вкусный. Я в мармеладе ничего особенного не находила, мармелад как мармелад. Думаю, он дарил мне его потому, что в отличие от шоколадных наборов мармелад дешево стоил. Я думала, что интересую его как женщина, но однажды он сделал мне предложение продать ему антикварную тумбочку, что стоит у меня в спальне. Мне неловко было ему отказывать, я согласилась, попросив его самого назвать цену. Он пообещал уплатить мне 250 рублей. Тотчас же достал из кармана, как он выразился, залог — 50 рублей. Вытащил из тумбочки ящички с фарфоровыми медальонами и унес. Через час принес еще 200 рублей и унес тумбочку. Позже я узнала, что моя тумбочка стоит не меньше тысячи рублей и что Лукошко, воспользовавшись моим неведением, просто надул меня. Я позвонила ему и потребовала вернуть тумбочку. Он отказался. Сказал, что я могу обратиться в народный суд, однако из этого ничего не выйдет. Тогда я пошла к нему вместе с подругой. Он дал еще 50 рублей. Я отказалась взять их. Тогда он добавил тридцатку и потребовал, чтобы я написала расписку. Я написала. После этого с Лукошко никогда не виделась.

Анна Владиславовна Титова, продавщица комиссионного магазина:

— Лукошко я хорошо знаю как коллекционера. Он часто бывал у нас в магазине, присматривал