Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

на Хуке сражались шотландцы из 1-го батальона «Черной стражи». Третья битва, в конце мая 1953 года, растянулась на более долгий срок, и основное бремя пало на 1-й батальон полка герцога Веллингтона. На каждом этапе Хук подвергался планомерной ночной атаке китайцев. «Это был камень преткновения посреди древнего пути Чингисхана в Корею, – говорит один из оборонявших эту позицию, майор Льюис Кершоу из полка герцога Веллингтона. – И от этого участка зависела огромная территория»[366]. Кершоу, тихий сорокалетний йоркширец, сокрушался, что Вторую мировую просидел в гарнизонах Исландии, не принимая участия в боях. Теперь же он командовал ротой поддержки в своем батальоне, прибывшем в Корею в октябре 1952 года. Оборона такого уязвимого сектора, как хребет Хук, вынуждала резко увеличить комплект вооружения у каждого взвода. Каждый боец на этих позициях сознавал, что китайцы могут прийти в любой момент.

Вечером 28 мая 1953 года ураган минометного и артиллерийского огня возвестил Кершоу и его товарищам, что сейчас начнется атака. Было без десяти восемь, сам Кершоу только что прибыл с батальонного командного поста на позиции роты D, где было решено отправить патруль под его руководством. Но тут раздавшиеся из темноты вопли и звуки горнов сообщили им, что идут китайцы. Защитники открыли огонь по склону из стрелкового оружия. Кершоу и остальным в штабе передового взвода пришлось перелезть в окопы из блиндажа, начавшего рушиться после череды прямых попаданий. Здесь и там на позиции уже мелькали китайцы. Завязался жаркий ближний бой с применением гранат обеими сторонами. Старательного розовощекого субалтерна Национальной службы по имени Эрнест Кирк задело очередью из ППШ, когда он кидал гранату, и молодой офицер свалился замертво прямо к ногам Кершоу. Кирку был двадцать один год, ему оставалось несколько недель до демобилизации, после которой он планировал пойти в школу учителем физкультуры. Защитников предупредили: если позицию займут, то по ней будет открыт огонь британской артиллерии. Когда между траншеями посыпались снаряды, Кершоу одним махом скатился по лестнице в патронный погреб как раз в тот момент, когда рядом с ним взорвалась китайская светошумовая граната. Ноги и ягодицы изрешетило мелкими осколками, шлем снесло взрывной волной, «Стэн» вырвало из рук.

Пошатываясь, Кершоу вернулся в траншею, схватил «Стэн» своего взводного сержанта и привалился к земляной стенке, чтобы не упасть. Преодолевая приступы слепоты, в полуобморочном состоянии он бросил еще несколько гранат, затем наткнулся на пещеру и там свалился. Когда он очнулся, рядом сидели четверо корейцев из вспомогательных войск. Нога кровоточила и не действовала. Кершоу кое-как перетянул ее жгутом из шнурков от ботинок. Потом все пятеро затаились, Кершоу то проваливался в забытье, то приходил в себя, пока холм над их головами долбила британская артиллерия. Связь между передовыми позициями роты D и тылом была уничтожена подчистую. По фронту веллингтонцев большинство защитников оказались заперты в тоннелях и блиндажах под обвалами и под плотным артиллерийским огнем. Какое-то время спустя Кершоу попросил одного из корейцев выглянуть и проверить, не светает ли там. Кореец ответил, что ничего не видит, хотя Кершоу подозревал, что он просто не отважился высунуться. Тогда пошел второй и, вернувшись, доложил, что китайцев на позиции больше нет. Еще через час их нашел командир роты. Кершоу вытащили наружу на плащ-палатке и перенесли в джип у подножия Хука. Перед посадкой в поезд до Сеула ему ампутировали голень.

С первыми лучами солнца 29 мая британцы наблюдали уже привычные после сражения разруху и хаос на корейских холмах после битвы: все укрепления, которые с таким трудом выдалбливали в земле месяцами, срыты или обвалены; почва черная от гари; листва, и без того редкая, осыпалась. Вся передовая усеяна обрывками проволоки, мешками с песком, ящиками из-под боеприпасов и всяческими обломками. Веллингтонцы потеряли 149 человек, из них двадцать девять убитыми и шестнадцать взятыми в плен. Потери китайцев предположительно составили 250 убитыми и 800 ранеными. Из-под завалов, образовавшихся во время обстрела, бойцов откапывали часами. Вскоре после рассвета коммунистическая артиллерия заработала снова. Потрепанных веллингтонцев на Хуке сменил другой батальон в ожидании новой пехотной атаки. Ее не последовало. Китайцев тоже изрядно потрепало той ночью. Для батальона, на три четверти состоящего из призывников Национальной службы, которым благодарное отечество выделяло баснословную сумму аж в 1,62 фунта в неделю, веллингтонцы оборонялись просто великолепно.

⁂

Названия холмов Карсон, Вегас и Рино навсегда останутся связаны с корпусом морской пехоты США, который так упорно пытался отбить их в последние месяцы войны. Сержанту Тому Пентони, корректировщику артиллерийского огня в 5-м полку морской пехоты, учебный лагерь показался курортом после суровой католической школы в Нью-Джерси, «где монахини внушали, что погибших в борьбе с коммунистами причислят к святым мученикам». Двадцать шестого марта 1953 года Пентони был с 3-м батальоном 5-го полка позади Вегаса, когда китайцы заняли американские «укрепленные форпосты» и морские пехотинцы отправились отвоевывать позиции. Пентони в ужасе смотрел, как американцы продираются вверх по склону под безжалостным огнем китайцев: «Я привык считать офицеров умными. А тут стоял и думал: “Это же идиотизм. У них план есть вообще?” Такое ощущение, что они решили: “Морпехи должны взять это холм, ударим в лоб, и все тут”»[367]. Днем 27 марта командовавший Пентони старший офицер пункта управления огнем, майор, видя, как пехота по-прежнему ломит вперед, растеряв всех командиров, пришел в такую ярость, что выбил особое разрешение выдвинуться вперед и повести их лично. Два дня спустя его радист вернулся в часть с пистолетом и часами погибшего майора. Мартовские сражения за Карсон, Рино и Вегас обошлись корпусу морской пехоты в 116 человек убитыми из более чем тысячи потерь и вдохновили американских солдат на самые замечательные подвиги за все время корейской войны.

Пентони заметил, что его собственное настроение, его отношение к войне сильно колебалось изо дня в день: «Прямо как расстройство желудка, когда то крутит, то отпускает. В какой-то день чувствуешь себя храбрецом, ничто тебя не мучает, никакие шорохи по ночам не пугают. А на другой день без всякой на то причины ходишь и вздрагиваешь от каждого скрипа». На позициях морской пехоты, в отличие от сухопутной армии, культивировалась «мачистская» атмосфера. Когда китайские громкоговорители с хрипом и лязгом начинали свою пропаганду традиционным зачином «Американские солдаты и офицеры!» – морпехи орали в ответ: «Мы не солдаты, мы морские пехотинцы!» Многие с большой неохотой перемещались с передовой на запасные рубежи – не только потому, что там они получали меньше баллов, приближающих увольнение, но и потому, что на запасных рубежах бойцов изводили подготовкой и инспекциями, при этом всегда могли отправить наполнять песком мешки и копать траншеи, часто с большим риском для жизни, чем на передовой.

Американская балльная система относится к числу самых порочных нововведений этой кампании: чтобы отправиться домой, бойцу требовалось набрать тридцать шесть баллов, при этом на передовой он зарабатывал четыре балла в месяц, в зоне боевых действий три, в стране, где проводилась кампания, но за пределами зоны боевых действий – два. Таким образом, большинство состоящих на боевой службе в американских формированиях могло рассчитывать вернуться на родину примерно через год, а в тыловом обеспечении – через полтора. Профессиональные военные и кадровые офицеры возненавидели эту систему всей душой, поскольку она вынуждала военнослужащих осторожничать и всячески избегать риска по мере приближения заветной даты. Эта система препятствовала сплоченности подразделений, которой добились британцы, отправляя людей в Корею и обратно батальонами. У американцев же каждого заботил только собственный срок командировки. Тем не менее эта система сохранялась и во Вьетнаме на протяжении 1960-х – с точно такими же пагубными последствиями для американской армии.

⁂

Рядовой Джеймс Стулер в шестнадцать лет бросил школу в Нью-Йорке и убежал в морпехи, но его отправили обратно, и в Корею он попал только под самый конец войны – в долину Кымхва с 3-й дивизией. Ирония происходящего открылась ему еще по дороге на фронт, когда грузовик, на котором он ехал с остальным маршевым пополнением, остановила военная полиция и составила протокол за превышение скорости. Даже