Читать книгу - "Пока играет флейточка - Николай Федорович Иванов"

отринул застывшего в ступоре пулемётчика гастролёр. Распахнутые полы бушлата хлопали ему по груди, словно крылья рождественского гуся, и он рывком сбросил его с плеч.

Выпущенная длиннющая очередь показала наступающим: мы на месте и ждём ваши пресловутые тачанки. Встряхнула она и десантников: ничего страшного при наступлении врага нет, статистика потерь при обороне неизменна со времён Очакова и покоренья Крыма – один к четырём наступающих. Кто-то захотел удостовериться в этом на собственной шкуре?

На пулемётчика неодобрительно глянул из соседнего окопа лишь морпех, выработавший выдержку подпускать современные тачанки на гарантированный убойный выстрел. Увидев на куртке гостя, кроме орденских планок, ещё погоны с полковничьими звёздами и две жёлтые нашивки за ранения, прикусил язык. Всё же пренебрегать воинскими званиями, тем более в боевой обстановке, не дозволено даже ефрейтору из Министерства собачьих дел.

На выстрелы вынырнул из укрытия Маадыр. Словно на новогоднем утреннике, когда детей ставят на стульчик прочитать стишок, вспрыгнул на снарядный ящик. Поддержал пулемёт автоматной очередью. Выстрелил, скорее всего, в пустоту, но новобранец превращается в фронтовика именно после первого выстрела.

Передний край распоясался огнём в охотку и с неким облегчением, потому что подпускать врага слишком близко – это надо иметь закалённые в предыдущих боях нервы. Тренировки под Рязанью, конечно, хороши, но на свадьбе главное блюдо не оливье и даже не шампанское, а торт. Сегодня его пытается выкатить на своей тележке противник.

– Мне нужна ваша злость, десантура, – прокричал морпех среди выстрелов. – Не жалеть никого, беречь себя и патроны!

– Сейчас, сейчас, – шептал Ермак, пытаясь передёрнуть затвор. Требовалось всего лишь опустить вниз флажок предохранителя и дать ход затворной раме – в автомате всё просто, как в деревенской калитке. Не доходило, забыл, всё переклинило. И не в оружии, а в мозгах. – Да что же это такое! Мурад! – позвал на помощь дагестанца. Совсем как учителя в школе.

Позывные – для посторонних и радиообмена, для своих никуда не исчезли имена, и они всплывают в самый критический момент.

Историку хватило одного взгляда, чтобы исправить ошибку двоечнику:

– Предохранитель!

Царапая кожу, Ермак опустил пластинку вниз, передёрнул затвор, нажал курок. Ура-а-а-а-а. Ура-а, ура-а! – перешёл с длинной на короткие экономные очереди Сибиряк. Держись, хохол! Сибирь трогать нельзя.

Дагестан трогать нельзя – ура-а, ура, ура-а-а-а – в такт выстрелам подрагивали на запястье бусинки чёток…

Кто на Москву руку поднял? Ура-а-а-а-а-а!

Тува никогда не шиковала: ур-у-ур-ур-у. Ур-ур-у! Первым делом надо думать, что кушать завтра…

– Братцы, задача простая – всадить этим засранцам в хвост и в гриву, – вместо штатного психолога поднимал десантникам дух Спас Нерукотворный. Сам Журавко, бильярдным шаром ударяясь о бортики траншеи, только бежал в эпицентр боя с позиций соседнего взвода. А вот от голоса командира и впрямь солдату уверенность, что всё под контролем.

Однако есть на войне ещё более страшная минута – это остаться в бою без оружия. Лишённый пулемёта Ничей, вместо того чтобы вжаться в дно траншеи, принялся мотаться по ней за спинами стрелявших. Лишь бы не стоять на месте! Лишь бы ты в чём-то участвовал! В итоге не мог не налететь на высунувшиеся из окопа ноги Синяка в грязных сапогах.

– Ё-ё-ё-ё!

Каска сорвалась с головы заводчанина и улетела искать укрытие уже для себя, споткнувшийся же хозяин в полёте протаранил оголившимся лбом перекрученный проволокой стояк на изгибе траншеи. Из рассечённого лба хлынула кровь, но метнувшийся к пулемётчику морской ефрейтор принялся зачем-то рассупонивать сталевару лямки бронежилета.

– Бессмертный, сволочь! Чахлик Невмерущий…

Сорвал с броника бледно-розовый жгут, перехватил им предплечье раненому. Отработанная, ставшая классической очерёдность медицинской помощи на французский манер «жопэ» – жгут-обезболивание-перевязка-эвакуация. Всадил раненому через брюки в бедро промедол.

– Что? – разомкнул ставшие сухими губы пулемётчик. Неизвестность на войне страшна вдвойне, если касается тебя лично.

Ефрейтор рвал зубами серый медицинский пакет, а когда он разложился ватным бутоном, полез с ним к ране.

– Ещё! – приказал оглянувшемуся Маадыру.

Сам, стряхнув с «карандашей» капли чужой крови, посчитал свою миссию выполненной и вернулся в окоп: стрелять с изувеченной рукой оказалось сподручнее, чем крутить бинты. Снарядный же ящик словно ждал своего звёздного часа, чтобы оказаться постаментом для солдат-коротышек.

Но теперь занервничал Маадыр. Даже не от вида крови подчинённого, а от неведения, что творится за бруствером: во время боя солдату и двух глаз мало, а на дне окопа вообще нулевой обзор.

– Не спи, Сеня. Нельзя!

Наступающий враг не так страшен, когда его видишь. Но как доверять свою жизнь другим?

– Сейчас доставим к медикам.

Что сделает изувеченный морпех, не умеющий перезаряжать быстро магазин?

– Потом чтобы во взвод вернулся.

А кровь сталевара уже пропитала и его перевязку…

– Не спать! – посчитал нужным вклиниться в советы и Журавко, наконец прикативший себя вместе с зайцем под огонь. Талисманчик забился под броник хозяину, даже единственным глазом не желая видеть происходящее. Ещё утром место службы казалось раздольным и безопасным, как «Поле дураков» под родной Рязанью…

– Всё обойдётся, держись, – теперь уже на пару с майором успокаивал пулемётчика Маадыр. Из медицинской подготовки, кроме «жопэ», помнил и второе главное – не давать раненому закрывать глаза. Потянулся рукой к его дрожащим векам, чтобы поднять их, но в итоге просто потрогал лоб. Не холодный и не горячий. Уже хорошо. – Тебе нельзя двухсотиться, директору обещал.

– Нельзя, – согласился раненый. – Но хорошо… что ранило, – вдруг попытался улыбнуться. Вышло больно, и изображение счастья померкло. Но договорил главное: – Это мне теперь… три миллиона.

– Дурак! – оценил мечту майор, затягивая узлы от новых бинтов поверх одежды.

– Не… в моём интернате… крыша прохудилась. Пошлю… Перекроют… Хорошо, – в перерывах между пулемётными очередями и пульсацией боли пояснил Ничей причину своего желания разбогатеть. Выходит, он и впрямь ничей не только по работе и позывному, но и по жизни?

– В «Жигули» и к медикам, – нашёл минуту отдать распоряжение морской комбат.

Из подчинённых у него остался только ефрейтор, тот и спрыгнул с новогодней подставки обратно к раненому. Не теряя времени, набросил его живую правую руку себе на плечо, оглянулся – кто со мной?

Пулемётчика обхватил с другой стороны майор. Теснясь в узкой для троих траншее, потащили раненого к ступеням, выходящим с тыльной стороны к заляпанному грязью «жигулёнку». Значит, держат легковушку для обманки – на задрипанную гражданскую машинку, петляющую по сельским дорогам, кто станет тратить снаряды за миллион долларов?

Встряска помогла очнуться пулемётчику, но глаза закрылись теперь от боли.

– Ничего, ничего, – твердил семенивший рядом Журавко. – Вытащим.

– «Груз 200 – мы вместе», – невпопад вспомнил надпись