Читать книгу - "Семья Рэдли - Мэтт Хейг"

Но, несмотря на все превентивные меры, неизбежные проколы так или иначе случались. Например, Питер упорно отказывался вступить в крикетный клуб, как его ни уламывали другие обитатели Орчард-лейн.

А однажды к ним зашла Маргарет с почты, и ей чуть дурно не сделалось при виде картины Хелен — обнаженной женщины, лежащей на шезлонге с раздвинутыми ногами. (После чего Хелен убрала старые холсты на чердак и начала рисовать акварели с яблонями.)

Но чаще всего привлекали лишнее внимание их ничего не подозревающие дети. Бедняжка Клара обожала животных, а они ее к себе не подпускали. Роуэн в начальной школе огорошивал учителей своими попытками к сочинительству (кровосмесители и детоубийцы Гензель и Гретель в бегах; приключения Колина, любопытного каннибала; вымышленная автобиография, по сюжету которой он всю жизнь прожил в гробу).

Больно было смотреть, как дети тщетно пытаются завести настоящих друзей, а когда над Роуэном начали издеваться, родители всерьез задумались над вариантом домашнего обучения. Это позволило бы ему постоянно находиться в тени и спасло бы от придирок одноклассников. В конце концов Хелен неохотно, но твердо отвергла подобный выход из положения, напомнив Питеру главную заповедь «Руководства»: адаптируйтесь, адаптируйтесь, адаптируйтесь.

Такой подход более или менее работал, однако не мог гарантировать полного избавления от слухов, как не мог обещать и того, что кто-нибудь из детей, с которыми общаются Клара и Роуэн, не доведет их, соблазнив или запугав, до приступа ОЖК.

И вот сейчас, в понедельник утром, сплетни лезут из всех щелей, подбираются в ним все ближе, грозят реальной опасностью. Питер находится в приемной, просматривает свою почту и лист предварительной записи. Краем уха он слушает Элейн, у которой, наверное, все биологические процессы в организме прервутся, если она пропустит понедельничный утренний ритуал обсасывания прискорбных происшествий. Трагическим театральным шепотом она сообщает одной из пациенток Джереми Ханта:

— То, что случилось с мальчиком из Фарли, просто ужасно.

— Да, я знаю. О боже, это просто чудовищно. Я видела сегодня репортаж по местному телевидению.

— Он просто исчез.

— Я в курсе.

— Знаете, они думают, что это было убийство.

— Правда? В новостях сказали, что его считают пропавшим…

Элейн поспешно перебивает:

— Нет. Как я поняла, у него не было совершенно никаких причин сбегать из дома. Понимаете, он же пользовался таким успехом. Спортом занимался. Играл в регби и так далее. Моя подруга знает его мать, та говорит, парень был само очарование.

— Ой. Жуть какая. Кошмар.

Наступает зловещая тишина. Питер ясно слышит скрип стула Элейн, когда она поворачивается к нему.

— Доктор Рэдли, ваши дети, конечно, его знали, не так ли?

Доктор Рэдли.

Он работает с Элейн уже более десяти лет, а она все называет его доктором Рэдли, хотя он постоянно твердит ей, что можно и даже желательно обращаться к нему по имени.

— Не знаю, — отвечает он, может быть, чуть поспешнее, чем следовало бы. — Мне кажется, вряд ли.

— Доктор, ну разве не ужасно? Подумать только, это же соседняя деревня.

— Да. Но я уверен, что он найдется.

Элейн этого как будто бы и не слышала.

— Мир полон всякого зла, не так ли? Всякого зла.

— Да, полагаю, вы правы.

Элейн смотрит на него как-то странно. И пациентка тоже. Чем-то ему знакома эта женщина с длинными сухими волосами, в пестрой вязаной кофте, похожая на постаревшую и ужасно растолстевшую Мону Лизу. Ах да, Дженни Краузер, вела детские занятия по рукоделию, проходившие по субботам в деревенском клубе. Семь лет назад она позвонила им домой и сообщила Хелен, что сделанная Роуэном кукла римского бога пугает остальных детей. С тех пор она ни разу не здоровалась ни с кем из них на улице, лишь невыразительно улыбалась, так же, как и сейчас.

— Всякого зла, — повторяет Элейн с нажимом.

Питер внезапно испытывает приступ клаустрофобии и почему-то вспоминает заборы, которые Хелен рисовала все эти годы. Они в ловушке. Вот почему она их рисует. В ловушке пустых улыбающихся лиц и далеких от истины слухов.

Он отворачивается от женщин и замечает в стопке исходящих больничных писем конверт с мягкой подложкой. Это кровь на анализ.

— Как подумаешь, прямо хочется посадить своих детей под замок, правда, доктор Рэдли?

— Ох, — отвечает Питер, почти не слушая Элейн, — тут уж всего начинаешь бояться…

Звонит телефон, Элейн берет трубку. Дженни Краузер отходит подальше и садится на оранжевый пластиковый стул в приемной, спиной к Питеру.

— Нет, — отвечает Элейн позвонившему пациенту. — Мне очень жаль, но если вам срочно требуется записаться на прием, надо звонить с полдевятого до девяти… Извините, но нет, на часах уже почти пять минут десятого, так что, боюсь, вам придется подождать до завтра.

Пока Элейн разглагольствует, Питер как-то незаметно для себя наклоняется к коричневому конверту, чтобы понюхать его, и пульс его учащается, но сердце бьется не тяжело — под воздействием адреналина оно разгоняется мягко и стремительно, как сверхскоростной пассажирский экспресс.

Удостоверившись, что Элейн занята и не обращает на него ни малейшего внимания, он берет конверт, стараясь сделать это как можно незаметнее, и вместе с остальной почтой уносит к себе в кабинет.

В кабинете он смотрит на часы.

Пять минут до прихода пациента.

Питер быстро открывает конверт и достает пластиковые пробирки с бледно-голубым формуляром. В формуляре написано то, что ему уже сообщило обоняние, — это действительно кровь Лорны Фелт.

Его словно мощным магнитом тянет к этой крови.

Нет. Я не такой, как брат.

Я сильный.

Я не поддамся.

Питер напоминает себе о том, к чему напрасно стремится вот уже без малого двадцать лет. Относиться к крови как врач, видя в ней лишь смесь плазмы, протеинов, красных и белых телец.

Он думает о сыне и дочери, и ему каким-то образом удается положить все три пробирки обратно. Он пытается заново заклеить конверт. Но как только Питер садится на стул, конверт открывается снова. Узкая темная щель — как вход в пещеру, где таится то ли невыразимый ужас, то ли безграничное блаженство.

А возможно, и то и другое.