Читать книгу - "Латинист - Марк Принс"

Лукреция потянулась к бутылке с оливковым маслом.

— Ты о чем?

Тесса, помедлив, ответила:

— Вестфалинг не оплатил мне билеты. — Из бутылки в руке у Лукреции потекло масло. — Крис из кожи вон лезет, чтобы испортить мне карьеру.

Лукреция вскинула голову и с явным недоверием заглянула Тессе в глаза.

— Что?

Тесса смотрела, как лужица оливкового масла растекается, пухнет, грозит перелиться через край тарелки.

— Лукреция. — Она указала пальцем.

— Cazzo[3]. — Лукреция в последний момент подняла бутылку. — Я ничего не понимаю, — сказала она. — Ты о чем?

Тесса положила нож и вилку и еще даже не начала говорить, а уже почувствовала, как запылали щеки.

— Он решил хитростью удержать меня в Вестфалинге еще на год и для этого написал мне рекомендательное письмо с эффектом ядерной бомбы. — Голос ее дрогнул. — Настолько смехотворное, что кто-то анонимно переслал мне его по мейлу, чтобы я заранее приготовилась к худшему. В результате все мои попытки найти работу пошли псу под хвост.

Лукреция явно опешила.

— И ты собираешься следующий год работать в Вестфалинге?

— У меня нет других вариантов.

— Ах ты, porca puttana, — прошептала Лукреция.

Потом она начала задавать все ожидаемые вопросы: насколько ужасно это письмо, поговорила ли Тесса с Крисом начистоту, каковы могут быть его мотивы.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Пока не знаю, — ответила Тесса, которую, впрочем, эта неопределенность пугала уже меньше, чем, например, нынче утром. — Сейчас меня больше всего интересует другое: что сказано в отсутствующем фрагменте эпитафии.

— И есть ли там имя Мария, да? — уточнила Лукреция. — Можешь начать с КИЛа: как ты знаешь, там обычно есть зарисовки надписей; поищи, нет ли подходящей по форме. Просмотри всех Мариев из Остии. Правда, это все равно что искать иголку в стоге сена. Скорее всего, фрагмент утрачен.

— Дашь мне время поискать? — спросила Тесса.

— Да сколько душе угодно, — ответила Лукреция. Из кухни вышел официант с двумя исходящими паром тарелками — на них лежала рыба-меч. — Тебе понравится, — добавила Лукреция.

Тесса после своего открытия начисто лишилась аппетита, ее снедала тревога: что-то она упускает; открытие от нее ускользнет, как ускользнула табличка с проклятиями.

— Я вот к чему: можно повременить с тем, чтобы поставить в известность Эда?

Лукреция отправила в рот первый кусочек и возвела очи горе. — То есть ты больше не доверяешь Крису? — спросила она.

— Совершенно верно, — сказала Тесса.

— И боишься, что Эд, узнав, все Крису расскажет?

— А ты не боишься?.

Вместо ответа Лукреция пустилась в разъяснения, что Эд застрял в Тунисе, где выступает консультантом на партнерских раскопках древнеримского порта Карфагена. Ожидается, что по пути обратно в Оксфорд он заглянет на Изола-Сакра.

— Можем попросить его не говорить Крису, да и вообще никому, объясним, в чем дело, — предложила Лукреция, хотя вид у нее был неуверенный.

— И Эд согласится?

— Возможно, — ответила Лукреция, отводя глаза.

— Понятно, значит, не согласится.

— Согласиться-то согласится, но он из тех, кто не любит отступать от формальной процедуры, особенно в тех вещах, которые его непосредственно не касаются. У нас есть целая официальная бумага, documentazione di scavo, а в ней отдельный пункт по поводу находок, которым мы не можем дать компетентной оценки: в таком случае положено приглашать соответствующих специалистов, и, к сожалению, это должны быть люди с докторской степенью, в отличие от тебя.

— Ну и?

— Ну и значит, пока, думаю, не стоит ничего говорить Эду. — Глаза у Лукреции заблестели.

— Правда? — сказала Тесса с изумлением и благодарностью. — Да, должна еще упомянуть, что через месяц у меня в Оксфорде доклад по Марию.

— Ладно, до тех пор мы ему все расскажем. А теперь ешь рыбу.

* * *

Пока Тесса просматривала пятнадцать томов «Corpus inscriptionum latinarum», выискивая среди огромного числа римских Мариев надпись на мраморе, в которую, точно в пазл, улеглись бы их четыре фрагмента, на нее веяло каким-то геометрическим холодом, ужасом, — как будто в сотнях обрывочных фрагментов, всплывавших один за другим на экране, она видела отражение части своей души. Работала она в лаборатории, в тамошнем безжалостном освещении, неподалеку от Лукреции — ту Эд в последний момент попросил изменить цветовое оформление большой презентации.

— Ну, типа: «Этот фиолетовый какой-то не такой, пусть будет лавандовый».

Обычные трения между наставником и наставляемым, которые Тессе представлялись утешительно нормальными, пусть Крис никогда и не заставлял ее возиться с «Пауэр-пойнтом».

Тесса все отчетливее ощущала значение своей находки на Изола-Сакра: даже эпитафии в ее нынешнем виде, плюс urinatores и стихотворение про «обманный островок», хватит, чтобы вызвать сенсацию, когда через месяц она будет делать доклад о Марии.

Дело в том, что Тесса выяснила: Изола-Сакра когда-то все-таки худо-бедно крепилась к итальянскому материку: с двух сторон ее обрамляло устье Тибра, с третьей — Средиземное море. Остров не был островом, пока император Клавдий не рассек северную сторону каналом, который теперь называют Фьюмичинским. Метапоэтический ландшафт Изола-Сакра прекрасно годится в качестве объяснения, подумала Тесса, причем оно выглядит куда убедительнее, чем помпезное объяснение, данное Бейнеке в комментарии 1928 года: он считал, что стихотворение про «обманный островок» на самом деле адресовано некой лживой или непостоянной женщине, а под «ампутацией» имеется в виду их развод. Вот как выглядел перевод Флоренс:

Обманный островок, оторванный от матери-богини,

Кому ты теперь принадлежишь, прекрасный?

Крошечной протоке Тиберина или океану,

Самому богу? Ты меж людей. Сочетайся браком.

Слухи разлетаются, не нуждаясь в крыльях, чтобы постичь твой ущерб.

Что можно спасти, спасай и не ведай страха.

Чем еще устрашит нас слава? Новостью о твоей ампутации?

Тесса все листала оцифрованный КИЛ, просматривала изломанные, угловатые таблички — ни одной прямоугольной, и ее ни на миг не отпускала загадка Мария, которая предрекала лишь новые незаживающие шрамы и от решения которой Тесса не ждала ни катарсиса, ни исцеления. Она вдруг сообразила, что в каждой переломной точке ее карьеры — после смерти отца, во время похорон Габриэля — ей будто бы приходилось совершать некое страшное жертвоприношение; вот и сейчас, стоя на пороге открытия, она пребывала в водовороте смятения и утраты — как Вена, так и Криса. Никогда уже не повторится тот полдень в родительском доме: цветущая фуксия, пруд, легкость после излияния души, трепет перевоплощения — еще до того, как перевоплощение окрасилось трагедией и страхом.

Когда Тесса не могла уже больше отрицать бессмысленность поисков отсутствующего фрагмента в КИЛе, а потом выяснила, что почти все авторы более современных компендиумов и вовсе не озаботились