Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

— Частная жизнь, — повторила Инесса и покачала головой. Обосновалась на его кухне, цокала языком и никуда, конечно, уходить не собиралась. — Значит, у мастера у нас частная жизнь. Вот как вы это называете. Ой, здорово-то как…

«Если ты сейчас не сбежишь, сорвешься. Действуй!»

— Прошу простить, — сказал Томас, вставая, — меня, возможно, ждут другие посетители.

— Да ну кто вас там ждет в такое время?

Самое обидное, что Инесса, скорее всего, права — утро, и ливень, и страшные сны не снятся сразу многим в первые дни осени. И все равно надо подняться, пойти посмотреть, вдруг что-то, кто-нибудь, любой предлог…

Он выглянул в прихожую и на миг не поверил своим глазам: на скамейке как ни в чем не бывало сидела Щепка и мяла в руках подушку. Волосы у нее были мокрые, и куртка вся блестела от воды. Ковер вокруг нее тоже потемнел, набух от влаги. Вдруг показалось, что он это уже видел, но где, когда, почему?.. Так же пахло дождем, и так же капала вода с девочки в черном.

Как говорить, когда не знаешь, что сказать? Томас протянул руку, хотел прикоснуться, удостовериться, что ему не мерещится, но передумал. Только спросил:

— А для чего вы?..

И конечно, она вскинулась, как любой подросток:

— Могу уйти.

— Нет уж, не уходите.

Томас зачем-то сделал ей большие глаза, тут же на себя рассердился и нырнул обратно в кухню, где Инесса как раз рассматривала на свет зеленую мармеладную дольку. Замечательно.

— Хорошего вам дня, — сказал Томас, — спасибо, что пришли, но меня ждут.

— Кто это вас ждет-то?

«О господь пресветлый!»

— Давайте я вас провожу? Хотите зонтик?

Она встала, окинула его ледяным взглядом и припечатала:

— И был не очень-то, а стал совсем дурной.

— Что вы сказали?

— Говорю: спасибо, мастер, и что б я без вас делала, ой не знаю.

С достоинством выплыла в прихожую. Увидела Щепку.

«Ты еще можешь их разнять. И раз, и два…»

— Это ты, деточка, со сцены нам на днях высказывала?..

— Я вам не деточка.

— Ты не мала ли еще старшим возражать?..

— А я вообще не к вам пришла, а к мастеру.

— Что ты сказала, деточка?..

— Я вам не деточка.

— Нет, ты подумай!..

— Знаете что, — сказал Томас обеим сразу, — мастер не должен иметь личных предпочтений. Поэтому вы, Щепка, сейчас пойдете со мной на кухню как обитатель дома, что находится в ведении города, а вы, Инесса, подождете в прихожей, если имеете еще что-то сказать.

— Так вот он какой, этот ваш Приют.

Инесса мерила Щепку взглядом и качала головой. Она всегда качала головой.

— Да, — сказал Томас, — девочка из Приюта, а вы, кажется, собирались уходить.

Инесса сняла с вешалки пальто.

— Я подниму этот вопрос на общем сборе!

— Я с удовольствием выслушаю вашу точку зрения, — ответил Томас, слегка наклонил голову, и вот тогда Инесса наконец хлопнула дверью.

В прихожей ничего не изменилось со времен отца — те же скамьи вдоль стен, те же подушки, лампы цветного стекла, ящик с тапками для гостей. Тем более странно тут смотрелась эта Щепка — все те же черные штаны, черная кожаная куртка, ботинки явно сняты с кого-то побольше.

— Тебя прислали что-то сообщить? — спросил Томас.

Как всегда с детьми Приюта, он испытывал смутное чувство вины и потому говорил чуть быстрее обычного. Девочка вдруг показалась странно далекой, будто увязшей в параллельном времени, будто их разделяли дни и годы. Она криво, не по-детски улыбнулась:

— Вчера мы с вами еще на «вы» общались.

А глаза ясные до отчаянья. Ну нет, спасибо.

— Переобуйтесь, — сказал Томас, — и пойдем на кухню. Зачем-то же вы все-таки пришли. Давайте куртку.

В доме мастера пахло свежескошенной травой. Джо вдруг проснулась до конца, по-настоящему, так, как в Приюте не было, наверное, много дней.

Она старалась все это запомнить: узорчатые ковры на полу в прихожей, сундук, портреты на стенах. С левой на Джо уставились мужчины, все как один черноволосые и чопорные, с правой — две женщины в длинных бальных платьях. Черные блестки и серебряные блестки.

Она сидела в глупых мягких тапках, грела руки о чашку с чаем и молчала. Всего вдруг стало слишком много: слов, вещей, бежевой плитки под ногами, мытых окон, хлеба, который мастер нарезал — какой-то круглый, ноздреватый, с тонкой коркой, — кувшинов на полках, шелеста на улице…

Вообще-то у нее был аргумент. Он помещался у нее за пазухой и углами слегка царапал кожу.

— Так для чего вы пришли? — спросил мастер, не отрываясь от готовки, и Джо подумала — вот, вот оно, сейчас. Мастер не выгонит. Он никого не выгоняет. Секунда — вытащить из-под футболки книжку, еще секунда — положить ее на стол.

— Это ваша? — голос мастера почему-то стал холодным. — Вы увлекаетесь чтением?

Как просто было бы сейчас соврать, и как нечестно в то же время, и как глупо. Она же и так собралась его обманывать, просто не так нахально. Ну и что теперь.

— Я — нет, не увлекаюсь. Я спросить.

— Вы рано утром вышли под дождь, чтобы спросить?

Он молча ставил перед ней еду — вот сыр кусочками, вот огурцы, вот помидоры, а вот тот самый ноздреватый хлеб. Бери и жуй. Джо отодвинула ближайшее к ней блюдо, чтобы не отвлекало, и сказала:

— Мне нужно это прочитать, ну… мне велели. И я подумала, вдруг вы расскажете, о чем это. В смысле, ваш папа людям объяснял, как читать книги, и я подумала — вдруг вы мне тоже объясните.

— Что-что, простите?

Мастер пытался, кажется, вглядеться ей в лицо, но Джо уставилась на блюдо с огурцами. «Ну да, я чушь несу, я знаю. Просто дайте мне здесь побыть еще немного. Пока я с вами, Яблоко не явится».

— Кому мой отец что-то объяснял?

— Рыси, — Джо подняла глаза и встретила его взгляд, — и Я Вам Клянусь, и еще некоторым старшим. Он же их подсадил на книги.

— Кто это вам сказал?

— Они сами.

Мастер вздохнул и закатил глаза. Историю о его отце и умных книгах Джо столько раз слышала, что приняла как данность — был старый мастер, помог основать Приют и все твердил: «Читайте, дети!» Прям проходу никому не давал.

Вообще в Приюте старый мастер словно до сих пор оставался жив. К нему мысленно обращались перед сном, о чем-нибудь просили, засыпая. О нем рассказывали сказки, анекдоты, им утешали, на него ссылались. У Я Вам Клянусь в папке для набросков хранился его портрет, и Ксения вечно фыркала:

— Да больно надо! Вас всех послушать, так он каждого любил.

— Ну должен же хоть кто-то любить каждого.

— А бог тебе на эту роль нет, не подходит? Сами придумали себе локальный миф, сами поверили…

По крайней мере, Джо этот миф нравился. Такой угрюмый мужик, коренастый, в мятой куртке и почему-то босиком. Джо представляла его то на кухне с Рысью, то вечером в кругу поющих, то в мансарде; в этих мечтах он никогда не отстранялся, не делал крошечных пауз, как новый мастер, не проверял — а это можно им сказать? а это как? а это в меру вежливо? Просто болтал, и с ним просто болтали. Просто были какие есть — обычные.

— Знаете что? У меня к вам предложение.

Джо так задумалась о старом мастере, что вздрогнула. Новый смотрел на нее этим странным взглядом — вроде бы не тяжелым, но прохладным. Джо вдруг до жути захотелось все испортить — вскочить, закричать, выпрыгнуть в окно, что угодно, любая несуразица. Зачем она вообще это затеяла? Зашла для отвода глаз спросить о книжке…

— Вы в меру сил рассказываете об отце, а я не спрашиваю, что у вас случилось.

— Ничего не случилось.

— Да, я понял. Вы просто так пришли сюда с утра и просто так жались ко мне вчера весь вечер.

— Вовсе не весь.

— Ну хорошо, большую часть.

Что она может рассказать-то? Шутки, байки. Она ведь старого мастера даже не застала.

— Я о нем знаю полторы истории.

— Может быть, мне их и не хватает.