Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

Вспомнила интересное, сказала:

— Старшие девушки придумали зарядку. Идут наверх, где никто не заметит, и там прыгают.

— Так вот чего пол по утрам трясется…

Больше ей рассказать вроде и нечего. Она не ябедничала, просто подмечала какие-то штуки, которые он мог упустить. Вот про эту зарядку — ведь забавно, Джо и сама, может быть, с ними ходила бы, только она не из их компании, не возьмут. И непременно им надо надеть какие-нибудь старые, обрезанные джинсы, майку в обтяжку, забрать волосы в пучок, приседать, падать на пол, кричать: «Это старость, это старость!» Джо там смотрелась бы слишком костлявой, слишком тощей, она и хохотать-то не умела.

— Что тебе Леди с Александром говорили?

— А, ничего. Сказали — мастер звал их в гости.

— О, а он звал?

— Кто из нас был на банкете?

— Нет, он сказал вроде, что мы же тоже город и, значит, тоже имеем право приходить…

Джо осеклась. Только сейчас и поняла. Выходит, можно просто тихо болтаться рядом с мастером еще один день, а там, глядишь, Яблоко про нее забудет. То есть можно, конечно, ходить хвостом за Рысью, но тот не выдержит, ушлет куда-нибудь или пристанет: «Щепка, что случилось?» — и придется ему рассказать. А ей не хочется.

Конечно, можно держать оборону и в Приюте. Сейчас пойти вместе со всеми в этот душ и не сбежать оттуда первой, как обычно, а выйти с толпой. И позавтракать в толпе, а не стащить горбушку хлеба и свалить. Потом начнутся эти их дневные игры или учеба, что кому по нраву, и тогда снова нужно не скрываться, а прибиться, будто от скуки, к какой-то группке. Вот Роуз, когда дома, учит шить. Или еще кто-то читает вслух. Или рисуют. Старшие кто во что горазд используют силу, а младшим Рысь пока что запрещает. Говорит: вам еще можно помочь. А Роуз говорит: пока процессы обратимы.

— Щепка, ты еще здесь или чего?

— Я здесь, — отозвалась Джо медленно, — просто сон вспоминается еще один.

— Хороший?

Джо пожала плечами. Пусть этот наспех выдуманный сон так и останется неведомым ни ей самой, ни Рыси.

А если Яблоко вдруг к ней придет при мастере, мастер сможет его отшить? Так, чтобы больше не ходил? Вот Рысь бы смог, но его Яблоко пока избегает. А может, Роуз рассказать, и пусть она…

Или была бы у Джо постоянная компания. Но Александр с Леди вечно строят планы, старшие девушки все в думах о парнях, в готовке ужина, в поиске новых образов, другие старшие почти не разговаривают, парни смеются, и гладят по голове, и не дослушивают до конца ни одной фразы.

— Ладненько, Щепка, пойду дальше веселиться. — Рысь взъерошил ей на прощание волосы, легко поднялся, под глазами синяки.

— Ты вообще спал сегодня?

— Было дело.

Он на миг замер, смотрел на нее то ли тепло, то ли снисходительно. Ну конечно же, что Джо понимает, она же младшая.

— А мастер с Роуз танцевал.

— Да неужели?

А между прочим, это было так красиво. Они кружились, и Джо казалось, что сейчас заиграет музыка — не эта, общая, усталых музыкантов, которые уже валились с ног, а какая-то личная, особая. Они кружились, и Джо уже знала, что будет это вспоминать — две темные фигуры в свете фонарей. Жалела, что не умеет рисовать.

— Рысь, а Рысь?

— Аюшки?

— Можно я к мастеру схожу?

— Это зачем еще?

— Я спросить кое-что хотела у него.

— Ну знаешь ли… — Рысь посмотрел на нее снова, покачал головой. Наверняка просчитывал — не влюблена ли? Не сцепится ли с кем-то по дороге? Послать с ней кого-то из старших или можно и одну отпустить, раз уж она дралась вчера и сил еще нет? Джо даже попыталась улыбнуться, пока он все это решал, — правда, не особо вышло. — Ты что-то, Щепка, темнишь. — Он еще щурился, пытался распознать, но тысяча других дневных дел уже звала его, и этот хор был громче, отвлекал, не давал толком вникнуть в слова Джо и найти неправду.

И Рысь махнул рукой:

— Ну ладно, ладно, только к ужину чтоб дома.

Он чиркнул по горлу ладонью, закатил глаза и отправился будить остальных.

Снился отец. Во сне они тихо шли по дороге к дому, а дом виднелся впереди, между деревьев, и все никак не приближался. По обеим сторонам высились сосны, и цвет иголок навевал мысли о море. Отец был в прежней куртке и выглядел таким же плотным, как при жизни. Почему-то Томас поддерживал его под правую руку, а под левую — Рысь. Во сне казалось, что так и должно быть. На Рысь Томас старался не смотреть. Он вдыхал влажный воздух, хвойный запах, какого в Асне не бывало, пытался разглядеть, что там, вдали, но здесь не было никакой дали. Аллея, сосны, дом, до которого нельзя дойти, отец.

Отец взглянул на него, хмыкнул и сказал:

— Пиджак одерни свой.

— И тебе привет.

В голове, словно стружки на ветру, взметнулись десятки вопросов, и Томас отмахнулся ото всех разом — отец не ответит.

— Ты собираешься вспомнить или нет?

— Что вспомнить, папа?

Отец кивнул на Рысь, и тот скривился:

— Ненавижу. Запер в Приюте и решил, что так и надо.

— Ну, ненавидеть — ненавидишь, а сейчас пришел.

— Как будто мог не прийти.

— Забыть же меня смог. Один меня забыл, другой и того хлеще…

Что, хотел Томас спросить, что «и того хлеще», но голова закружилась, сосны слились в зеленое марево, и все, что он мог чувствовать, был запах рыбы от отцовской куртки. А потом он проснулся, разумеется.

Вчера довел приютских чуть ли не до дома. Только уже на повороте к холму, где город заканчивался, Роуз сказала:

— Всё, дальше мы сами.

И коснулась губами его щеки.

Почему-то тогда казалось, что так и надо — идти с ней позади остальных, держаться за руки и отвечать на странные вопросы еще более странными ответами, будто у них могли быть общие шутки, общее прошлое, вообще пространство смыслов. Будто он знал о ней хоть что-то, кроме имени.

— Вы без кольца, — заметил Томас, имея в виду обручальное, и Роуз отмахнулась.

— Это условность. — Подумала и зачем-то объяснила: — У Рыси нет фамильных украшений, которые он мог бы мне подарить, и мы решили обойтись без этого.

По давнему негласному обычаю обручальные кольца носить не принято. Жених преподносит избраннице либо свое собственное кольцо, и она носит его на большом пальце, либо фамильное — девическое матери или бабушки, смотря кто из них согласится им пожертвовать.

Они шли по окраине, где под ногами то пружинила сетка из упавших обломанных веток, то вдруг разверзались лужи, и тогда Томас указывал Роуз, куда ступить. Фоном подумал: надо наконец попросить город сделать здесь ровный путь. Роуз иногда опиралась на его руку. Приютские шли поодаль и, казалось, тоже воспринимали все как должное. Что это было вчера? Как это понимать? Ближе к концу специально нанятые люди принялись посыпать танцующих блестками, и Роуз хохотала в его руках, и такой он ее и запомнил — под дождем из блестящих серебряных кружочков, будто невесту.

А теперь во всем городе шел дождь. Вода, холодная, северная, суровая, плескалась по булыжным мостовым, брызгала на пороги, пропитывала кожу сапог и замшу туфель. Где-то там, в пелене дождя, стоял Приют. Интересно, проснулась уже Роуз? Что они делают по утрам — строятся в ряд?..

Томас в пятый раз пытался отвлечься, когда кто-то постучал во входную дверь. Пришлось широко улыбнуться, стереть улыбку, скривиться, улыбнуться, вновь скривиться. Ну, раз-два-три, поехали, господин мастер.

— Открыто! — крикнул. — Я иду, войдите!

А на пороге корчилась от плача женщина в незастегнутом пальто. Тряслась тучным телом, всхлипывала, цепляясь за косяк, и как вообще дошла, не упав, — неясно. Кольца впивались в пальцы. Платье было тесным.

— Ох, — сказал Томас, — здравствуйте, Инесса.

Женщина