Читать книгу - "Да будет воля моя - Евгений Кузнецов"

в Карчетова, словно изучая его, как энтомолог редкое насекомое. Карчетов тоже не спешил заговаривать первым и настороженно разглядывал незнакомого мужчину с неестественно прозрачными светло-серыми глазами, кажущимися стеклянными. Милана заворожено молчала, переводя взгляд с одного мужчины на другого. В возникшей тишине кухни были слышны лишь звуки проезжающих машин, доносящиеся с улицы через открытое окно.

О чем думал странный незнакомец, глядя на него, Карчетву было невдомек, однако он догадывался, что тот смотрел на него с высокомерием. Сам же Карчетов испытывал в душе жгучее чувство зависти. Практически он видел в вызывающе одетом, самоуверенном мужчине самого себя, не будь он патологически труслив. Словно налетевшее извне, острое чувство неполноценности охватило Карчетова и заставило ощутить себя полным ничтожеством.

Наконец Маммон нарушил молчание:

— Стало быть, ты и есть то ничтожество из городской администрации…

— А ты-то кто такой? — заносчиво оборвал его Карчетов.

— Обращайся ко мне Маммон, — невозмутимо ответил тот.

Карчетов смутился от его слов и промолчал. Маммон говорил настолько уверенным голосом, что у Карчетова, по долгу службы привыкшего к субординации, не осталось ни малейшего сомнения в его статусном превосходстве. Следовательно, лучше с ним не препираться.

— Правильное решение, оставим пустые разговоры, — продолжал Маммон, словно читая его мысли. — Кто я есть, ты поймешь и сам, но после. А пока лучше взгляни на это.

Маммон развернул ноутбук, стоящий перед ним. С минуту Карчетов сидел абсолютно неподвижно и, слушая в ушах биение сердца, заглушающее стоны из ноутбука, смотрел на то, как он занимается черт знает чем с развратной брюнеткой. Было неясно, то ли он ее насилует, то ли она его.

— Что за мерзость? — брезгливо скривившись, выдавил Карчетов.

— Всякое может приключиться с человеком, когда он опьянен наркотиком, — ответил Маммон и поставил видео на паузу.

— Наркотиком? Но я кроме плана ничего… А, хотя нет, еще дернул дорожку.

— Не ломай себе голову. Это Руй злонамеренно опоил тебя отравленным коньяком, после чего подложил под нее, — холодно сообщил Маммон и показал пальцем на притихшую Милану. — Она с ним в сговоре. Так что отныне Руй имеет власть над тобой.

— И что ему от меня надо?

— Немногое. Да ты и сам догадываешься, что именно. Но об этом позже. Сейчас меня интересуешь ты. Итак, ответь мне искренне, веруешь ли ты в Бога?

— Верю, что завтра настанет новый день и вся канитель повторится сначала.

— Вижу, отчаяние владеет душой твоей. Скажи мне, чего ты страшишься?

— Да не боюсь я ни черта, ни Бога. Вот только людей опасаюсь.

— Поражаюсь я тебе. Настолько тонко осознавая устройство мира, ты сам себе воздвиг невидимую и неодолимую преграду, имя которой дилемма.

— Помню-помню, это что-то из логики, да?

— И из житейских перипетий тоже. Это когда тебе необходимо совершить выбор из двух альтернатив, ведущих к одному и тому же следствию. В твоем случае это либо жить на одну зарплату, либо брать взятки. Однако ты полагаешь, что в обоих случаях будешь несчастлив, поскольку в первом случае останешься на бобах, а во втором — потеряешь покой и сон от страха предстать перед законом. Верно мое рассуждение?

— Я… я нет… — замялся Карчетов.

Ему вдруг почудилось, что тишину кухни разорвал оглушительный взрыв литавров. Сквозь мерный бой ударных отчетливо послышался хор заупокойных мужских голосов: «О-о, Кар-че-тов. О-о, будь с на-ми. О-о, Кар-че-тов. О-о, будь с на-ми…»

— Со мной ты можешь не лукавить, — продолжал Маммон. — Я не прокурор, я вижу твою душу насквозь. Ты давно заришься на крупную взятку, но смертельный страх лишиться должности и свободы не дает тебе осуществить свою сокровенную мечту. Я же скажу тебе так, страх этот существует лишь в твоем сознании, которое сформировано ложными представлениями обо всех происходящих и не происходящих вещах. Истина же такова, что ты, не страшась ничего и никого на этом свете, можешь безо всяких последствий не только брать взятки, но даже присвоить себе хоть весь городской бюджет.

Поняв, к чему клонит Маммон, Карчетов вдруг затрясся мелкой дрожью:

— Я никогда не пойду на это.

Литавры с хором мужских голосов зазвучали все напряженнее и тревожней: «О-о, Кар-че-тов. О-о, будь с на-ми. О-о, Кар-че-тов. О-о, будь с на-ми…»

— Иного выбора у тебя нет. Ты забыл о событии, произошедшем минувшей ночью. Блудница подаст заявление в полицию, что ты домогался ее, преследовал до самого дома, где и изнасиловал. И тебя немедленно арестуют. Выбирай же, что предпочесть. Обеспеченную свободу или длительное тюремное заключение?

— И сколько ты хочешь отломить?

— Что касается лично меня, я не претендую на деньги. Наоборот, это я дарую их тебе, а делиться ты будешь с другими, такими же, как ты. Мне же нужна только твоя душа.

— А, ты типа сатана?

— Нет, аз есмь человече, но могущество мое практически безгранично. И ты тоже можешь познать силу власти. Спроси об этом хоть у сей блудницы. — Маммон кивком указал на Милану. — Она уже вкусила первые плоды ее, и несколько мужчин находятся в ее руках.

Литавры перешли в кульминацию и вдруг неожиданно стихли, оставив после себя звенящую тишину.

— Ну хорошо, — сдался Карчетов. — Допустим, чисто теоретически, я смогу перевести деньги в оффшор. Но на это потребуется время. Как мне быть с Руем и этой полоумной нимфоманкой? Они же от меня не отцепятся, а Руй жестко давит на меня. Уже дошло до того, что он мне ментами угрожал.

— Слепы людишки, не видят очевидного. Руй с блудницей шантажируют тебя, стало быть, это не ты зависишь от них, а они от тебя. Отныне ты их повелитель. Пользуйся же сей блудницей в свое удовольствие, ну а Рую удвой сумму взятки. Уверуй, все в твоей воле.

— Вряд ли это выгорит.

— Не сдавайся раньше времени. Повтори слова эти, дабы укрепиться в вере в себя.

— В моей воле удвоить, нет, утроить взятку Соломону Рую.

Внезапный приступ головокружения заставил Карчетова ухватиться за край стола. Он тяжело простонал. В следующую минуту приступ прошел, и Карчетов поднял на Маммона глаза. Они были светло-серыми и походили на стеклянные из-за своей неподвижности и неестественного блеска.

Маммон поднялся с табурета:

— Да свершится сие. Только сразу Рую не звони. Позвонишь ему спустя час после моего ухода, он как раз будет в дороге.

Он направился в прихожую.

— Да, кстати, Маммон, — окликнула его Милана.

Маммон обернулся в дверях:

— Я слушаю тебя, блудница.

— Я все хотела тебя спросить, почему ты не забираешь свою машину?

— Потому что это не моя машина.

— А чья же? Твоего знакомого?

— Нет. Кого-то из постояльцев геленджикской гостиницы.

— Боже