Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

святынях и братских сечах. Культисты Эрлика уничтожали храмы других религий, чтобы запугать людей и вернуть в свою веру. Но хитрый Джамсаран выкрал реликвию Эрлика, вручив ее кровавому проводнику, который развяжет страшную бойню и перекрасит мир в желтый цвет. К сожалению, вещие сны опутали меня излишне тонкой нитью, я разрывал ее и не мог найти клубок, поэтому осознание катастрофы пришло ко мне поздно. Но мог ли я что-то изменить? На одре этот вопрос застынет в моих устах».

Они какое-то время молчат. Затем фон Крейт спрашивает:

– А со мной то что?

Октай кивает и с горечью сообщает, что его друг стал дзикининки[29], мангысом.

– С некоторыми людьми после сокрушительных потрясений случаются жуткие перемены, какие простое человеческое сердце уместить не в силах. Тогда-то злые духи селятся в ослабевшем органе и отравляют его смердящей волей. Но мой обряд насилу убаюкает скорбные позывы, однако новые удары судьбы будут пробуждать их, заставляя творить зверства. Проживешь ты долго и, быть может, откроешь в себе чудесные таланты, – объясняет Октай, – но взамен станешь подпитывать гада, засевшего в сердце, скверной пищей. Ты проклят, друг. Перед гибелью кровь твоя почернеет, отравит жалкое тело и островки уцелевшего разума, причиняя страшные муки.

– Ну и нагородил ты, шаман. Будто и впрямь все эти боги существуют, – вздыхает фон Крейт. – Впрочем, ты прав – я переменился. Удави меня, шаман! Избавь свет от мерзости, – просит фон Крейт, но Октай улыбается и мотает головой, дескать, нет у него на то воли и разрешения.

– Разыщи лучше Риту, – советует шаман, расставаясь спустя семь дней с фон Крейтом, – она тебя не предаст и пройдет, подпирая плечом, тысячу верст нога в ногу.

– Опасен я теперь для Риты? – спрашивает Крейт.

– Не простишь себя и распрощаешься с жизнью, коли так, – отвечает Октай и продолжает: – Но это пустое опасение, когда замешаны честные тесные чувства.

17

Однажды отрок встретил девочку – так началась великая дружба.

Тогда шло лето, мальчишки жарили сосиски на берегу Выкши и болтали об играх, спиртном и дискотеках. Среди них затесался и тот, кто никогда не чувствовал себя в своей тарелке, где бы он ни находился и кто бы его ни окружал. Ему было шестнадцать, а ей всего девять лет. Появилась она шумно, перепугав подвыпившую компанию; на безволосом ребенке болталась белоснежная пижама до колен, ноги босы и перепачканы. Девочка ревела и умоляла спрятать ее. Перепугавшись, подростки поспешили разойтись, оглядываясь и разыскивая взрослого, который потерял дитя. Отрок склонился над ней и спросил: «Обидели?» Она кивнула и залилась слезами, что текли по прозрачной, бледной коже. Дитя упала в его объятия и не отпускала, приговаривая, чтобы ее не укладывали в гроб и в землю. Тогда отрок отнес ребенка в цыганский поселок, пригрев в своей тесной комнатке.

Он соорудил для девочки кроватку и приволок платья, выпросив их у двоюродных сестер. Забывшись, девочка проспала сутки. Проснулась, поклевала каши и вернулась в чертоги Тенгри[30]. Так продолжалось несколько недель, она спала и ела, щебеча иногда во сне жуткую бессмыслицу. Над отроком шутили, мол, пригрел блаженную, кормит и поит, а вдруг малышку кто-то потерял? Его могут привлечь за кражу. Плевали, ругаясь, что степной полукровка и что сильны в нем сумасбродные гены дикарей-татар. Отрок никогда не спорил, он знал, что мать его – цыганка, а отец – сяньби[31], бросивший их после рождения первенца, коим отрок и был. Однако мать не скрывалась, все ему рассказала и велела не стыдиться. Потом она умерла от чахотки. Отрок рос у тетки; рано нанялся на поденную работу, заканчивал девятый класс и мечтал поступить в аграрный университет. Свалившуюся на голову детку он принял с радостью, пусть она и причиняла неудобства. «Но как тебя зовут?» – спросил как-то отрок. «Иришка», – ответила девочка и рассмеялась, то был ее первый смешок. Однажды Ира проснулась и сказала: «Все! Я больше не болею! Я могу гулять!» И они вышли вдвоем на прогулку по болотам и лесам, раскинувшимся вокруг цыганских владений.

Девочка выросла и отучилась – отрок усыновил ее, достигнув совершенных лет. Пришлось в паспортном столе дать взятку, но у отрока водились деньжата, выигранные на тотализаторе. Он никогда не терял благодаря отличному советчику. Ира ведала грядущее и не ошибалась. Так к своим двадцати трем годам Дафур оброс связями и банковскими счетами, начал помышлять об инвестициях и будущем. Все изменила внезапная хворь, взявшаяся в нем ниоткуда и накинувшаяся на уши: он стал глохнуть.

Врачи и знахарки разводили руками, признавая, что процесс неотвратимый и что скоро – год, другой – Дафур окончательно оглохнет. Начав разучивать жестовый язык, Дафур закупорился в себе и ожесточился, не подпуская даже дочку Рогнеду, сменившую прежнее имя при получении паспорта. И случилось так, что за одной напастью пожаловала другая – Рогнеда теряла дар предвидения и начала промахиваться. Решение снизошло в ночь на праздник майдари[32]: Рогнеде явился во сне ее пращур и призвал к себе.

Девушка отправилась в одиночку сквозь густой лес и повстречала своего деда – барона Игоря фон Крейта, который был с ней учтив, однако о многом умолчал, в первую очередь о родстве, но Рогнеда догадалась сама. Игорь фон Крейт угостил внучку прожаренным кабаньим мясом и чаем. Фон Крейт дал ей разъяснения о творящихся с ее даром метаморфозах, упомянув о важном аспекте – сыром людском мясе. Но выбор всегда остается за человеком, и девушка заявила, что никогда не осмелится на людоедство. Воспользуется интуицией и проницательностью как артефактами предвидения, с коими можно славно прожить. До поры, предостерег дед фон Крейт, пока каждый шаг не ляжет на золотые весы и ошибка не будет стоить жизни.

Рогнеда спросила, как вылечить Дафура. И фон Крейт растолковал ей, что нужно предпринять, дабы вернуть парню слух. «Отныне не встретимся, – сказал тогда барон, – не ищи меня». Внучка ушла и никогда больше не видела деда.

Счастливчик Бахти стал для Дафура подношением, которое он завлек в лес, предложив поохотиться на лося. Бахти недолюбливал Дафура и за глаза костерил его, называя монгольской курицей и узкоглазым павианом. Дафур не шибко обижался, но, когда возникла нужда, грехом не побрезговал. Зазвав Бахти в лес, полукровка дал ему по затылку камнем и поволок в направлении, указанном Рогнедой. Вскоре возник барон, принял подарок и перелил Дафуру ихор, объяснив, как он работает. На следующий день Дафур проснулся озаренным, по судьбе его повел призрачный перст Чингисхана.