Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

что разворачивающаяся картина – всего лишь галлюцинация, выдумка изможденного сознания, но уши и голова трещат от визгов, и в нос проникает запах свежей крови. Становится тихо. Зипайло обтирает нож о перепачканную кровью гимнастерку и швыряет узнику шматок мяса. Выходит из подвала, но возвращается, будто что-то забыл – фонарь.

«Угощайся, гость дорогой. А не то ножки протянешь».

Игоря тошнит, но рвать нечем, и в горле застывает призрачный гадкий ком, от которого не избавиться, и потому узник начинает задыхаться, теребит отросшую бороду и сипло зовет на помощь; он ползет к решетке и приникает губами к сапогам Зипайло, слизывает талую воду. Игорь вгрызается в грубую кожу сапог, но Зипайло отпихивает его и, смеясь, отнимает свет и уходит сам. Игорь рыдает без слез, не в силах отвернуться от сочащегося кровью куска человеческого сырого мяса. Издалека чей-то глухой зов принуждает Игоря не брезговать и грехом, но продлить свои дни. Фон Крейт упрям и сопротивляется, он сворачивается в клубок и пытается дремать. В быстрых, тревожных снах он видит Риту и родной дом под Ревелем. Ни о чем не мечтает и готовится умирать, но внезапный порыв, не сдерживаемый разумом и подвластный одним лишь инстинктам, вынуждает его посреди морозной ночи дряблыми зубами впиться в остывший уже кусок плоти. Набив брюхо, Игорь отползает в угол своей клети и мирно засыпает. Утром его рвет, поднимается температура. Но к вечеру становится лучше, и монгол, вынесший вчера труп Глаши, приносит в миске очередную порцию мяса – размороженного и скверно пахнущего. На сей раз Игорь не терпит и сразу принимается за подачку. Чужая кровь застывает на его лице и груди, приятно стягивает кожу. Игорь распутывает слипшуюся бороду и смеется; голос издалека констатирует, что пленник сошел с ума. Но фон Крейт себе еще хозяин и знает, что разум в решающий миг будет на его стороне. В груди теплеет, и окоченелые ночи теперь почему-то не так изводят и проходят незаметно.

Зипайло его навещает частенько, о чем-то судачит, наблюдает. «Вырезка, – спрашивает он, – по вкусу, стало быть, пришлась? Ну-ну, поглядим, что с тобой далее приключится». Несколько раз душегуб приводил китайца и какого-нибудь смертника, приговоренного к бамбукам – так называли удары березовыми палками. «Китайцы пытают лучше всех, – заявляет Зипайло, – поэтому благодари меня, что обошлось без терзаний! Я великодушен». Китаец работает внятно и хладнокровно, и с последними ударами обвиненный теряет сознание. Его уносит монгол Хулан, а Зипайло подмигивает фон Крейту и откланивается до новых встреч.

Однажды к Игорю приходит барон Штернберг и всматривается в оскотиневшего арестанта, давящего по всему телу вшей. Барон прикладывает к носу платок и кашляет. Попривыкнув к смраду, он спрашивает о целях, которые преследовал Игорь в Даурии. Тот ворочает языком трудно, но все-таки объясняется.

Тогда было лето девятьсот пятнадцатого, разгар Великой войны. Их общая с Зипайло часть располагалась в городке Бучач, где отродясь жили евреи, немцы и прочие. Приятель Игоря – артиллерист Носов – сдружился с семьей портного. Но дружба сия держалась в тайне, потому что гуляли домыслы, будто дочка портного, в которую влюбился Носов, помогает партизанам. Правда то или нет – нынче знание пустое, доказательств не было. Но с подачи Зипайло, который разнюхал секретную любовную связь, всю семью портного запытали. Носова привязали к креслу и на его глазах насиловали дочку портного. Сердце ее не выдержало и перестало биться. Артиллериста Носова Зипайло убил выстрелом в лоб, труп выбросил в речку Стрыпу. Мелкая речушка, и тело всплыло на следующий день.

Игоря рядом не оказалось: госпиталь трещал в ту пору от стенаний раненых и несчастных. На могиле товарища Игорь поклялся отомстить, памятуя, как капитан вынес контуженого врача с поля боя. Зипайло же не скрывался; среди военных бродили пересуды, придумывались новые обстоятельства, и душегуб этим брожением очень гордился.

Барон хмыкает и сообщает, что суть ему ясна и что узнает сумасбродного контрразведчика.

Барон смилостивится к земляку и царскому офицеру и даст выбор, потому как ни одной калечной псине так умирать не пристало. Барон укладывает люгер, принадлежавший Климу Вавилову, на край клети и сообщает, что внутри один единственный патрон, которым арестант волен распорядиться как пожелает.

– А если в истязателя пальну? – спрашивает Игорь.

– Коли попадешь, избавишь мир от падали. Нет – так ускоришь свой век, – отвечает барон. Игорь спрашивает вдогонку:

– Что сталось с Климом?

– На кострище спекся твой спутник. Он ташуур мой украл, пришлось нагонять. Отстреливался и загубил четверых. Казак один мне шепнул, что Вавилов – банкрот и красная подстилка. Отсюда смекаю, что и ты, братец, шпион вражеский.

Игорь не в силах отстаивать спор и только вздыхает, поглаживая засохшую бороду. Барон сплевывает под ноги и уходит. Бывший военный врач, а ныне существо, напоминающее лешего, подползает к оружию и проверяет магазин. Патрон на месте. Леший прячет парабеллум в углу своей обители и ждет ужина.

Иногда рацион отличается: приносят свинину и конину. Но человеческое мясо, запах и вкус которого Игорь теперь определяет, как лучший сомелье – сорт вин, подают каждую неделю. Порой Зипайло вторгается к нему в темноту, ставит стул напротив клетки и сидит, изучает, куря папиросы. Потом посмеивается и выдает: «Ну точно как обезьянка. Тупая и кровожадная мартышка!»

В февральские дни особенный колотун, и немой Хулан выдает завшивевшему Игорю кусачее верблюжье одеяло. Раз в месяц перед арестантом ставят бадью с едва теплой водой и заставляют подмываться. Тогда Игорь шлепает губами, как дурачок, и, радуясь, расплескивает всю воду по камере, вычищая те места, куда он справляет малую нужду. Вопросов Игорь больше не задает; в ранние недели он торговался и даже заклинал, чтобы его отпустили во славу Христа и царя Николая, но Зипайло щерил зубы и угрожал пальцем, отчитывая Игоря, как шебутного подростка.

В последний февральский день задувает сурово, выстуживает и камень, и песок, и обглоданные кости. Игорь фон Крейт вжимается в кирпичный угол и страдает от выворачивающего наизнанку озноба; зубы стучат, рот наполняется теплой кровью. Отныне в памяти фон Крейта не возникает ясноликий образ Риты, он никак не думает про Вавилова, в чью гибель все равно не верит. Взор чудовища устремлен на тьму, в которой раз в сутки возникает прореха, обжигающая сетчатку и несущая пищу. Лает черный пес. Страшная ночь кончается, и уже весенние морозы фон Крейту неощутимы, внутри его кристаллизировались в мерзкий сгусток худшие людские чувства.

Однажды к лешему подселяют худосочного старика в пенсне. Он кроток и тих. Теребя козлиную бородку, старик иногда расспрашивает