Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

историю, и Христофор доложил мне, прочитав набранное, что отступлений минимум и что они не имеют критический характер. – (Прислуга собралась забрать тарелку и бокал с вином, но Фома остановил ее и взялся за вилку.) – Моя внучка нуждалась в компасе, я-то ждала, что Игорь переживет нас всех. Его кровь – дар богов, а боги, как известно, живут вечно. Кто бы мог подумать, что ихор омрачится.

– Ведь монгол предупреждал, – сказал Фома, жуя жесткое мясо и запивая его каберне.

– Я не поверила.

– А что Полина?

– Ей невдомек, чего ее лишили. Не обладала – не стоит и начинать, как говорят нынче. – Харита скорбно покряхтела. – Мои воспоминания останутся с ней, я же пропаду.

– Помирать собрались? – спросил Фома, доканчивая жаркое.

– Отправлюсь в путешествие по временам грошовой юности. Ныне Париж и Вена не столь притягательны для туриста, но мне в их душных улочках привольнее, чем на любой возвышенности гор. Ненастным днем на Монпарнасе, в кафе «Le Select», я повстречала замечательного художника из Японии по имени Цугухару Фудзита. Разговорились, предпочитая его родной язык, который я освоила, когда мы с Игорем эмигрировали на Хоккайдо. Художником Цугухару был искусным, старательным и тактичным, как и любовником. Когда Игорь узнал, что я ему изменила, спросил – почему? Я показала наброски Цугухары – коты и женщины, ранние эскизы будущих цветов. Игорь подолгу рассматривал картинки, будто бы стараясь разглядеть в них сущность соперника, которым чудесный Цугухару, конечно, стать не мог. Иллюзия его величия была подпитана творческой музой, ослепившей меня, девчонку, падкую на талантливых безумствующих романтиков. Игорь простил лишь потому, что я его любила по-настоящему, но еще и оттого, что преклонялся перед истинным искусством. – Она помедлила и дополнила: – Буду во Франции и обязательно отправлюсь в Реймс, там могила Фудзиты. Но вот что он сказал мне, когда прощался: «Никакое искусство не способно воскресить мою мать, этим я тягощусь». Фу-Фу – так его прозвали собратья по мольберту – подарил мне на прощание этюд с птицами. Хотела бы я сказать, что он и по сей день со мной, но это вздор – продала спустя годы на черном рынке. На вырученное с картины богатство мы с Игорем купили дом в Греции. – Харита восстановила тишину, смочила вином старческие губы и закончила: – Поныне я вспоминаю лишь его слова о матери, простые, искренние. Когда у Игоря раскрылся дар, я знала, что буду адептом при чуде и преломлю неписаные законы смерти, пожертвовав чистой душой.

– Вы так распинаетесь, а я только и мечтаю отлить, мочевой прижало, – сказал Фома и вышел из-за стола. – В общем, строчил я все эти бредни зря, раз Полине некого больше оберегать? Всю правду она вынет из дневника барона, там-то, уверяю вас, лютая жесть без прикрас и соплей. И вот еще за что скажите мне мерси – дошло, кто в Костугае маньячит. Не барон – нет! Цыганская гадалка, ясновидящая Дафура! Я в том всецело уверен и сдам свои мысли полиции, пусть разберутся и перетряхнут их вшивый Сомон-Ясак.

Харита переменилась, ее черепные кости проступили сквозь кожу, в уязвленных бельмом глазах воспламенился огонь. Харита вздернула подбородок и принюхалась к пространству, как натасканный легавый пес.

– Фома, ты хороший человек? – спросила вдруг Харита и восстала во весь рост.

– Вопросики у вас… Хрен знает, – пожал он плечами.

– Каждый человек располагает, каков он внутри – электрон или протон.

– Скорее нейтрон.

– Ох, как же ты прав, наглец! – недобро обрадовалась Харита и попросила: – Откинь портьеры и взгляни. Жженая листва ощущается мною и сквозь закрытые окна. А что, если сгорают не жухлые листья, а мертвые люди? Ну же, иди и посмотри!

– Не хочу я никуда идти.

– Ихор в жилах твоих поселился, кашель ушел из тела, и потому знай теперь: ты стал частью общих воспоминаний, ты – свидетель ужасов и гарант молчания, и отныне не важно, хороший ты человек или плохой, ибо во времена хаоса и миропадения нет цветов – все отчуждено и погружено в страдание. Ихор – это сукровица и память богов, вечный гипноз, от которого не избавиться; чувствуешь, как меняется вкус на языке, как позванивает колокольчик тревоги, – это прошлое зовет тебя, это скрытые механизмы мозга отныне активированы и жаждут проявиться, дабы показать носителю смрадное представление!

– Заткнитесь! Замолчи!

Головокружение сбивало Фому с ног, он шатался и вращался, хватаясь за налитые кровью щеки, поднималась тошнота, но шла не в горло, а в мозг, норовя затопить миазмами процессор, отключить навигацию и разбить рассудок.

Он сорвал портьеры и узрел кровавое побоище. Ржали одуревшие лошади и падали на вопящих солдат, на орудие, стрельнувшее мгновение назад и разворотившее крышу лазарета. Шли на приступ с пиками кавалеристы и сваливались с коней, подбитые невидимым стрелком, затаившимся в зарослях терновника. Рычали медведи, и скалились волки, и гибли от гранатных разрывов, заслоняя своими тушами и крася в кармин тонкие ручьи, стекавшие с надменной горы. Пунцовый восход слепил радужной неуместностью, а вдалеке, на безмолвной горной вершине, белел дворец из человеческих костей и выл горн бесконечной войны.

Фома с усилием отлип от окна и впал в истерический рев; Харита высилась над его телом и изрекала:

– Отведал крольчатины вперемешку с дедовским мясом?! Как тебе родственное сердце на вкус?! Твой предок был вздорным и себе на уме, но хотя бы разум включать не ленился. Ты же, Фома, ушибленный мизинец, стираный носок без пары, твоя личность неказиста, а дыхание – впрок у мира! Ты вечный кредитор, Фома, и живешь ты в ссуду. Пора отдавать – ведь ты получил сверх меры. Что ж, – Харита ткнула его в лоб носком сапога, – сгинешь хотя бы в прочих умствованиях. Благословляй безумного барона, он преподнес тебе ихор! Проклинай меня, Фома, ибо я одарила тебя проклятием! В заточении будешь кормиться исключительно сырым человечьим мясом и не перестанешь видеть кошмары! За что?! Потому что ты мертвечина, Фома, ты роланг[25], лишенный пламенных пороков, – только мелкие гадости и неумелые убийства. Ихор не вечен, и его действие прекратится, но доживешь ли ты? Выметайся прочь, падаль! Я страшно разочарована, я никогда так не ошибалась!

16

Встав с промокших колен и отряхнувшись, Фома обнаружил себя на кладбище. Чудным образом он оказался у Светиной могилы – она по-прежнему улыбалась и взирала на него с потаенной надеждой. На могильную плиту упал тонкий луч лазера, Фома проследил источник и нашел баловавшихся пятиклашек: мальчуганы прятались за массивными памятниками и насмешничали. «Эй, вы! – крикнул