Читать книгу - "Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг"

— Мама оставила завещание, — возразил я. — Она сама мне сказала. И я единственный наследник.

— По завещанию, может, и так, — скорчила гримасу Маша, — но у страховых компаний свои правила. Выплата обычно делится между всеми детьми, если ее не наследует супруг. Да и вообще, завещание тоже можно оспорить.

Я выпучился на Машу так, будто со мной заговорил лежавший в углу пенопластовый крокодил.

— Откуда ты все это знаешь?

Она довольно улыбнулась:

— Ну, во‐первых, дедушка Гугл мне подсказал. Во-вторых, в гимназии я училась на бизнес-направлении.

— Училась? — зацепился я за слово. — Ты что, бросила учебу?

Маша поскучнела, отвернулась и демонстративно зевнула, укрываясь полотенцем.

— Ты как хочешь, а я — спать. Глаза уже слипаются. Завтра вставать рано, не забудь. Габи нельзя подставлять.

— Сейчас, я только «Фейсбук» проверю.

Я открыл нужную страничку, но сосредоточиться никак не мог. Все-таки странная эта Маша. Не человек — загадка. Вроде мы уже несколько дней вместе провели, а я практически ничего про нее не знаю, хотя она про меня выяснила все. Я посмотрел на желтую папку «Документы» внизу экрана. Что, если глянуть хоть одним глазком? Историю браузера-то она почистила, это я сразу заметил. Но нет, это вообще как-то… по-свински будет, что ли. Она же мне доверяет, раз ноут свой дала. Нет, так я не могу. Не так меня воспитали.

Я вышел из «Фейсбука» — все равно пока никто на мое сообщение не ответил — и закрыл ноут. Вытянулся на своем «матрасе» в паре метров от Маши. Она сама так постели расположила, и я намек понял: как сексуальный объект она меня не рассматривает. Вздохнув, я улегся к ней спиной и накрылся халатом вместо одеяла. Закрыл глаза, и почти тут же из темноты выплыли длинные светлые волосы, скользящие по моим бедрам, и склонившийся над моим пахом затылок. Волосы заплелись в дреды и продолжили раскачиваться туда-сюда. Я открыл глаза и уставился в стенку, тяжело дыша. В яйцах тянуло нетерпимо. Ночь предстояла долгая.

10

— Oh, I love my ugly boy [23], — напевала Маша в такт музыке, раздающейся из ее мобильника, — если, конечно, можно было назвать музыкой этот писк под назойливый ритм ударных. Радио в «фольксвагене» слушать она отказывалась, потому что там либо скучные новости, либо, как она выразилась, «гребаная попса». Девчонка развалилась на переднем сиденье, закинув ноги на приборную панель, и листала «Колесо времени», очевидно, без труда совмещая чтение и пение. Между прочим, мама никогда бы не позволила никому класть ноги на приборную панель в своей машине. И уж тем более никогда бы не разрешила лапать свою книгу руками, то и дело лазавшими в пакетик сырных палочек, которыми уже весь салон провонял. Вот только я — не мама.

— Точно не хочешь? — спросила Маша, не отрываясь от страницы, и ткнула в мою сторону зажатую в пальцах горстку оранжевых «креветок».

— Нет, спасибо, — процедил я, старательно отворачивая голову. — Можно я просто машину буду вести?

— Можно. — Маша безмятежно захрустела сырными палочками.

Я уже начинал жалеть о нашей сделке.

Заключили мы ее за завтраком в кафе «Улла Булла». Платила за еду Маша. Теперь-то я понимаю, что счет за кофе и булочки был для нее чем-то вроде инвестиции, но тогда с трудом дал себя уговорить зайти в заведение с кислотными ярко-розовыми стенами и чуть не выбежал оттуда, когда увидел ценники.

— Садись! — Маша чуть не силком подволокла меня к столику, накрытому скатертью в розовую же клетку. — Завтрак — самый важный прием пищи. Разве в школе тебя этому не учили? Как он пройдет, так и день проведешь.

— Да я разве против? Просто… — я покосился на черную доску с красиво выписанными мелом строчками типа «Мексиканский кофе со льдом — 95 кр.», — может, лучше снова в «Макдоналдс», а?

— Медведь, — сказала Маша тоном, какой часто бывал у моей учительницы математики в младших классах, — вот ты такой большой вырос, а в жизни ничего-то не понимаешь. Иметь привычки — дорогое удовольствие. Большую чашку кофе на завтрак, желательно хорошего, я себе могу позволить. А вот постоянно есть в одном месте — нет. Ну, что будешь заказывать?

Я сказал, что раз так, то ничего, потому что мой случай — это не про привычки. Сел за столик и серьезно задумался над тем, что с Марией не так. А она притащила полный поднос еды как бы для себя. Конечно, съесть все не смогла, и мне пришлось доедать, чтоб добро не пропадало. Уже тогда мне следовало насторожиться, но я просто тупо сидел, трескал булочки с маслом и закидывал Машу такими же тупыми вопросами.

— А этот Габи… Он часто тебя по вечерам в бассейн пускает?

— Когда его смена, — беззаботно ответила Мария, отхлебывая из огромной кружки кофе с шапкой взбитых сливок.

У меня под ложечкой снова задрожала и натянулась струна.

— И что, всегда вот так, — я махнул в воздухе зажатой в руке булочкой, — бесплатно?

Маша поставила кружку на стол и вытащила из нее длинную ложечку, насмешливо глядя мне в глаза.

— Если ты к тому, что я с ним за это трахаюсь, — она слизнула с ложечки сливки, не отводя взгляда, — то это не так. Ну что, порвала я тебе шаблон?

Я вспыхнул мгновенно и ярко, будто кто-то зажигалку к коньяку поднес. Про яйца вообще молчу — в паху горячо ломило, а шов джинсов врезался в самое дорогое. И это несмотря на то, что я, измученный эротическими кошмарами, успел по-быстрому передернуть в раздевалке.

— П-прости, — пробормотал я, не зная, куда девать глаза. — Я совсем не то… Я только подумал, почему ты в бассейне ночуешь? В смысле… Ну один раз, может, прикольно, ну два. Но часто так… А одному там вообще по ночам жутко. Вот, — скомканно закончил я и наконец осмелился посмотреть на Машу.

— Ой-ой-ой, Медвежонок испугался, — засюсюкала Маша, тыча в меня ложечкой. — У Медвежонка случилась медвежья болезнь. Поэтому ты столько времени в сортире заседал, да?

Я чуть не поддался на подначку — но только чуть.

— Не меняй тему. Я ведь серьезно спрашиваю.

Она вздохнула и поболтала ложечкой, размешивая сливки.

— Да все просто. Ты ведь и сам уже догадался, нет? Я не хочу спать на улице, а домой вернуться не могу. Так что… — она подняла глаза от кофе и вздохнула, — между нами есть кое-что общее.

Да, я подозревал нечто подобное. Но мне хотелось знать больше.

— Почему