Читать книгу - "Теория и практика расставаний - Григорий Каковкин"

– Ты высоко взлетаешь, дочь, мне так и не удалось до Москвы долететь, а ты моя красавица-умница уже там.

Татьяна знала, что его сравнения с авиацией очень для него значимы и серьезны. Летная карьера капитана Сольца не задалась, но, как все летчики, он был мечтатель и реальную жизнь рассматривал только как полет. Подготовка к полету – воспитание в доме и школа; выруливание на полосу – получение высшего образования; взлет – первые шаги в профессии и создание своей семьи; сам полет – успехи в карьере и рождение детей; приземление – заслуженная старость в кругу детей и внуков. «Просто, но верно, – говорил он и добавлял после паузы: – Но на каждом этапе всегда есть возможность разбиться».

И вот ей показалось, что она теперь разбивается. Или уже разбилась.

Солнце грело ее полузакрытые глаза, она видела что-то яркое, красное, как закат, что казалось знаком, предзнаменованием чего-то жуткого. Три месяца назад она забеременела, то есть «залетела», «это слово тоже, может быть, из авиации», но здесь, в ее случае, оно скорее означало экстренную посадку или даже катапультирование. Она замужняя женщина, все нормально, муж и свекровь счастливы, квартира, правда, тесновата, всего две комнаты, но не коммуналка, и есть возможность в перспективе расшириться. Конечно, ей не хотелось детей, рано: «потом – да, но не сейчас». Пока срок был небольшой, она уговорила Куприянова походить по разным «злачным местам Москвы». Теперь эти «злачные» – детсад или ясли, такая степень невинности в сравнении с нынешними временами. Татьяна обязалась не пить даже шампанского, но в танцах себе не отказывала. Однажды натанцевалась так, что стало плохо, они – на такси домой, а надо было сразу в больницу. Кровотечение, выкидыш, долгое восстановление, и вот в сентябре по путевке санатория Министерства обороны она на пустынном пляже приходит в себя и думает над уклончивыми словами врача о том, что рожать так просто уже не получится, что, может быть, и вообще… Она договаривала про себя: «У меня никогда не будет детей», – и становилось страшно от слов, которых никто еще не произнес. Но еще больнее воспринимались другие слова, которые она подслушала: свекровь в разговоре с сыном сказала, что ее надо бросать, выписывать из квартиры, «и пусть вертихвостка катится». А Куприянов промолчал, будто бы согласился.

Она лежала на солнце, рискуя сгореть – ей назло хотелось стать шоколадно-черной, чтобы «этот биологический ученый понял, выгоняя ее, – у него никогда не будет такой, как она». Да, она не сможет иметь детей, но будет отличной любовницей для настоящего мужчины, а не для этой половой тряпки, который что-то с ней делал непонятное, а она ему раздвигала ноги по первому требованию, а «он со своей мамой…».

Солнце грело.

Татьяна перевернулась на живот, сделала все необходимое, чтобы даже полоски, не охваченной загаром, не было, и продолжала думать о своей будущей жизни без семьи и без детей.

Неожиданно рядом она услышала голоса. Приоткрыла глаза и через узкую щель между валуном и полоской пляжа увидела: к ней идет компания – два молодых парня и девушка. По интонации, говору определила – местные. Сначала хотелось встать, застегнуть лифчик, поправить трусы, но было лень, придавленная теплом, она решила, что пройдут мимо, но они остановились у валуна, с противоположной стороны. Татьяна замерла, затаилась, обнаруживать себя теперь, когда они выбрали это место, было неудобно. Молодые люди медленно, почти синхронно стали раздеваться на фоне готовившегося к закату солнца. Они ничего связного не говорили, только отдельные слова: «да», «видел», «будешь», «вода», «тепло», «хорошо», «ты – первая», «нет – ты». Таня поняла, один парень был со своей девушкой, они раза два молча обнялись и поцеловались, а другой, видимо, друг – один. Из своего укрытия она смогла рассмотреть его хорошо: блондин, с слегка вьющимися прядями, крепкий, мускулистый, правильный, шоколадно-загорелый, с густыми, белесыми волосами на ногах и руках, с идеальной фигурой и гладкой кожей, как у ребенка. Влюбленные зашли в море. Парень дождался, когда они заплывут подальше, не спеша снял трусы и стал надевать плавки. Нагой – на фоне солнечных лучей; искрящиеся на теле почти прозрачные волосы; энергичная линия мужского зада, сильный, набухший член, выступающий из рыжеватого солнечного паха…

Никогда в жизни она не видела, не открывала для себя мужскую красоту, даже не думала об этом. Лицо, глаза, конечно, не один раз показывала и говорила институтским подругам: «Симпатичный мальчик», но тут, на берегу моря, впервые увидела первозданного мужчину – сотворенный Божьим промыслом объект.

«Истинный ариец… вот она – я. Бездетная и свободная».

Может, этими мыслями она обнаружила себя – так они были материальны, что прожигали даже огромный валун на берегу моря. Он почувствовал, что за ним наблюдают, надел плавки, осмотрелся, сделал два-три шага и увидел выступающую из-за камня тонкую женскую ступню. Еще несколько шагов – и оказался рядом. Он хотел что-то сказать, но промолчал – какая-то сила красоты мира велела ничего не портить словом. Он присел рядом, взял горсть сухого теплого песка и тонкой струей высыпал его Тане на спину. Она хотела перевернуться, но парень рукой слегка придавил к земле. Она безропотно подчинилась. Потом мягкой ладонью смахнул песок со спины, сдул последние песчинки и прикоснулся губами к ее белому, чуть тронутому солнцем телу. И она откликнулась каждой клеткой, ядрышком и оболочкой, и повела себя по надиктованному ей женской природой, не спрашивая ничего и ничего не опасаясь. Он сказал только: «В тебя можно»? Она ответила: «Да».

Позже, думая о своей первой измене, Татьяна пришла к мысли, что «арийца» ей послал Господь – так он был ей нужен. Тогда она впервые прочувствовала – это больше, чем поняла, – что скрыто за речами о мужской красоте и мужской силе, она узнала, что такое голое желание, не окрашенное в красивые и пустые слова. Он был нужен потому, что, вернувшись из санатория, с пляжей Черного моря, именно благодаря этому парню произошло перераспределение вины – да, она тоже грешна. И они с Куприяновым спокойно, даже с любовью смогли развестись. Без ссор, без длительных выяснений отношений, без определения вины каждого, без презрения и ненависти, как это часто бывает при расставании. Она объяснила ему: когда выйдет замуж второй раз, тогда выпишется из квартиры, а пока будет снимать, пусть не переживает свекровь, все будет без судов и претензий. Если бы не этот парень с пляжа, она не смогла бы сказать это так убедительно:

– Не волнуйся. Будет так, как я говорю, просто мне сейчас нужна московская прописка, чтобы я могла работать.

Ей поверили и муж, и его мать. Какое-то время Куприянов даже периодически звонил, а когда однажды Татьяне стало несладко, позвонила и она. Позвонила, встретились, и он помог.

Парень и девушка искупались, вышли из воды и увидели оставленные на песке вещи. Девушка оглянулась на пустое, гладкое море и крикнула:

– Эй!

«Ариец» высунулся из-за камня:

– Идите, я догоню.

Обнявшись, парочка пошла по кромке набегавшей волны, а ариец предложил Татьяне перебраться повыше, на гору, там никто не ходит. Он знал все укромные места на пляже. Встали и, прихватив вещи, нагишом перебежали повыше. Уже совсем в темноте молодые люди быстро оделись и, голодные, озябшие, вышли из своего убежища. Он проводил ее до ворот санатория и сказал, чтобы завтра вечером в это же время она пришла в кафе «Приморское». Весь следующий день Татьяна пролежала на прибрежном песке с настойчивой мыслью: идти нельзя, зачем он ей? Она позвонила мужу в Москву, в надежде, что он скажет нечто такое, что ее остановит, но он ничего не сказал. Настало время, и она не смогла себя удержать. Говорить было решительно не о чем, он был глуп, работал на стройке, родился и вырос в деревушке на берегу неизвестной ей горной реки Аше, вчерашнее казалось невозможным. Они расстались.