Читать книгу - "Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин"

едва он прошел в юрту, как она вновь водворила его на прежнее место. Прислонила к порогу, вздохнула.

- О, милостивый боже! Не оставляй нас, защити нас, грешных...

Темень стояла в юрте, как в могиле. Ворочался Жауке на постели. Прошлые дни - невзрачные, унылые, однообразно убогие, - бесконечной вереницей проходили-проплывали они перед глазами...

Чего только не перевидел на своем веку Жауке! И чабаном он был, и табунщиком был, и коров пас. Когда бай Сержан занимался торговлей, бывало, и скот с одного базара на другой перегонял. Сколько себя помнит - все работал. Надрывался. А все - считай на одного Сержана. Хоть бы какой-нибудь след остался от

трудов на земле. Ничего! Словно и не было вовсе на земле человека по имени Жауке... В тридцать пять лет решил Жауке собственным делом заняться -сапожничать - и ушел от бая. Ох, и неистовствовала тогда байбише, слюной исходила. Недаром прозвали ее <бешеная байбише>. С тех пор тот, кто норовил почаще пить у нее кумыс, ругал и высмеивал строптивого Жауке. Однако Жауке, который не очень-то охотно сносил насмешки, смело огрызался, а порой и дрался с обидчиками. Правда, больше всего доставалось ему самому. Его бритая голова сплошь вся в шрамах и рубцах, она словно поле, вспаханное деревянной сохой. Всякий, кто пытался разбить Жауке голову, заслуживал благоволение байбише. Тому был и жирный кусок мяса, и кумыс до отвала. Обидчикам Жауке все сходило с рук, виновным всегда оказывался сапожник. Так про него и говорили: <Жауке-смутьян>, <Жауке-забияка>. Сержан-бай ухмылялся, колыхаясь животом: <Этот нечестивец без драки не живет. Пока его кто-нибудь не отлупит, ему и еда не еда, и питье не питье>. В шестнадцатом году, когда белый царь надумал брать казахов на тыловые работы, сорокалетнего Жауке записали тридцатилетним. Сам бай, который на пять лет моложе Жауке, вдруг по списку оказался на пять лет старше. Разбушевался было Жауке, а байские прихвостни рожи скривили: <Ну, опять завелся скандалист!>

Что тут сделаешь? Взбунтовался Жауке и вместе с такими же бедолагами, как он, в клочья изодрал список аульного правителя. Подожгли волостное правление. Прилетел урядник:

- Кто зачинщик?

- Кто же? Конечно, Жауке!

Сцапал урядник Жауке и отвез в каталажку.

Когда царя спихнули, Жауке вышел из тюрьмы и вернулся домой, Сержан опять ухмыльнулся: <Ты, нечестивец, и царскую голову, наконец, слопал!> Ах,

если бы Жауке мог <лопать царские головы!> Он бы первым делом слопал бы тогда все байское отродье!

Пришла новая власть. Стали созывать народ на сходки. А где сходка - там Жауке.

- Кто говорить будет?

- Я буду говорить!

Жауке выступал, а народ со смеху помирал. Так все хохотали, что ничего нельзя было разобрать. Бай Сержан со снисходительной улыбкой поворачивался к уполномоченному: <Дорогой, не обращайте внимания... Этот горлопан вообще немножко не того...> И в глазах уполномоченного, человека стороннего, Жауке и в самом деле казался малость чокнутым...

...Гулко, на всю безмолвную степь залаял пестрый кобель. Совсем поблизости послышались осторожные шаги.

Кто-то подкрадывался к юрте. Вот поскреб дверь. Жауке приподнялся. Вытащил из-под себя железный валик. Берен испуганно прошептала:

- Что это, аке?

- Ничего... Спи, спи, доченька...

Дверь рванули с силой.

- Эй, кто там?

Никто не откликнулся. А дверь качалась, скрипела, точно ее раскачивал ветер. Этак и всю юрту свалить недолго. Да зачем валить? И под ней проползти ничего не стоит. Значит, уж и таиться нечего. Ветхая юрта не спасенье. Надо принимать бой.

Жауке пошел к двери, начал развязывать веревку. Чья-то рука коснулась его. Рядом, дрожа, стояла Балдай.

- Отец, ради бога, не открывай!

Жауке грубо отстранил ее и продолжал развязывать затянутый узел. Неслышно подошла Берен:

- Дайте, аке, я подержу железку.

- Подержи, доченька...

Тяжелый железный валик не по девичьим силам. Того и гляди - выронит.

Жауке развязал веревку, резко толкнул дверь, а сам отступил назад. На мгновенье послышался шум возни у входа, потом все замолкло. Жуткая темень окутывала мир. Стук собственного сердца был как топот копыт.

Вот опять послышались шаги. Вытянув руку вперед, неизвестный переступил порог. Мысли путались в голове Берен. В ушах звенело... Ничего не соображая, она широко замахнулась и с силой опустила железный валик. Раздался хруст. Незнакомец рухнул головой к ногам девушки. Больше ничего Берен уже не слышала и не помнила.

Упавшего подхватили какие-то люди, кряхтя и посапывая, выволокли за ноги наружу. Все успокоилось. Лай пестрого кобеля удалился. Жауке продолжал стоять, оглушенный, растерянный. <Что же случилось? Кто они? Где они?> - лихорадочно думал он. Вдруг издалека - там еще отчаянно лаял пестрый кобель - донесся конский топот, глухие голоса. Топот нарастал, приближался. Жауке напряженно прислушался. А это еще кто такие? Всадники ехали крупной рысью. Коней остановили прямо у двери.

- Жауке! Живой-здоровый?

Голос Кайролды. Жауке выбежал навстречу, на глаза его навернулись слезы. Еще кто-то спешился, неуклюже ввалился в юрту.

- Берен! Где ты, Берен?!

Жауке узнал его по голосу. Курумбай!

Жауке приставил топор к порогу. Балдай зажгла светильник. На постели, свернувшись в клубок, лежала Берен. Густые, распущенные волосы укрывали ее всю, до пят.

- Балдай! Балдай! Глянь, кровь возле порога. Присыпь золой.

Балдай засыпала золой пятна крови и подняла небольшую, с кулак, железку.

- Что это, отец?

- Наган...

Курумбай долго разглядывал его и вдруг радостно заулыбался:

- Это значит, Еркинбека по башке треснули. Такая штучка может быть только у него.

От его голоса Берен очнулась, с недоумением, точно спросонья, обвела всех взглядом и, увидев Курумбая, разулыбалась:

- А ты почему здесь?

- Да вот, твоего гостя встретить с почетом хотел, -усмехнулся джигит.

Он подсел к Берен и погладил ее по волосам. Она приникла головой к его плечу и вдруг разрыдалась. Глядя на них, расчувствовалась и заплакала старая Балдай.

Днем тишина не особенно заметна. Ночью она угнетает. Наконец-то взошла луна. Проплывали перистые облака, и тень их, отражаясь, пятнила светлый лик луны, и казалась она осыпанной веснушками.

Пустынно возле озера. Обычно там ночуют стада и отары. Сегодня все вокруг опустело. Издалека доносится птичий крик. То ли чайка, то ли чибис надрывается в тоске.

Поодаль от юрты беседовали Жауке и Кайролда. Но сейчас табунщик не жаловался, как обыкновенно, а спокойно, по-тихому, по-мудрому что-то убежденно втолковывал старому приятелю.

- Нет, это не так, Жауке. Комсомол - это вовсе не плохо.

- Да я и не говорю, что все там плохо. Да вот некоторые из них...

- А