Читать книгу - "Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин"

кто некоторые? Что, Курумбай тебе плох? А что он плохое сделал? То, что он бая не послушался? Что батрачить на него не стал? Это, что ли?!

О том, чтобы уйти от бая, в последнее время Кайролда мечтает и во сне и наяву. Времена теперь другие. И без бая прожить можно. Мало разве бывших байских батраков сбилось нынче в артель - и вот живут вполне прилично и независимо. Государство им помогает.

- Курумбай совершенно прав! - горячо заговорил вновь Кайролда. - Из него непременно выйдет толк. Вот если кто плутает, так это мы с тобой. Язык треплет, а руки боятся. Айпырмай, Жауке, сам вот подумай: ну зачем нам все это: <путь предков>, <обычай отцов>? Чушь все это! Пустобайство! Что он нам дал, этот <путь предков>, кроме позора и унижения,? Я даже думаю, что и с аллахом тоже пора кончать. Кто они, эти святые, божьи угодники и праведники? Абен-мулла, что ли?! Да если хочешь знать, все пакости от него исходят. Лихоимец он, а не праведник. Это он исподтишка посоветовал умыкнуть твою дочь.

- Брось! - испугался Жауке. - Будь он хоть трижды собакой, но...

- Я сказал - и дальше молчу. А ты после сам все узнаешь.

Из юрты вышла Берен. Она переоделась в самое лучшее, словно собиралась в далекий путь. На голове -тюбетейка, вышитая позументом. Раньше тюбетейку украшали перья филина. Сейчас их не было. Не было и разноцветной ленты, которую она обычно вплетала в косу. Жауке, озадаченный, глядел на дочь. При свете луны лицо ее казалось бледным и решительным.

- Аке, я уезжаю.

Жауке вроде даже подскочил, поерзал:

- Куда, доченька?!

- К Абитаю... Он просит заехать.

- К Абитаю, говоришь? Может, лучше мне сходить? Я бы, может, и подводу раздобыл...

Вышел из юрты Курумбай, с ходу ответил Жауке:

- Насчет подводы не беспокойтесь. Я сам перевезу вас.

Балдай с благодарностью взглядывала на джигита, как бы говоря: <Прав, конечно же, прав Курумбай!>

- Жауке! - Кайролда решительно поднялся. - Все слова твои теперь неуместны. Не перечь дочери. Разреши ей!

Жауке молчал. Кайролда в упор смотрел на него некоторое время и повернулся к Берен:

- Поезжай, милая. Да будет тебе удача! Отец не станет ругать. Ведь он тоже тебе добра желает...

Жауке и на этот раз промолчал. Луна злорадно, точно торжествуя, высветила печальное, усталое лицо сапожника: <А, упрямец, сдаешься, наконец!>

- Пусть будет по-твоему, доченька, - сказал Жауке, по его лицу и бороде текли слезы. Больше он ничего не мог сказать: губы не слушались.

На востоке занимался рассвет. Крупный темнорыжий мерин по брюхо утопал в росистой траве. На нем ехали двое. Впереди, в седле, - Берен; сзади -Курумбай. Утренний ветерок приятно бодрил путников. Мерин пошатывался, шел неуклюжей трусцой, подкидывая верховых.

- Курумбай, держись за меня. Еще свалишься...

Курумбай обнял руками девичий стан. Посмотришь с одной стороны - вроде бы влюбленные девушка и джигит. С другой стороны глянешь - ни дать ни взять брат и сестра, заботливые, дружные, с детства выросшие вместе. И трудно было решить, какое из этих чувств берет верх. Но казалось, и сами путники старались не думать об этом. Чтобы отвлечься, Курумбай замурлыкал песню.

- Курумбай, говорю! Ну, расскажи что-нибудь!

- А что мне рассказать?

- Ну, вот вступлю в комсомол, а что делать будем?

- Что делать будем? Баями займемся. Байское логово до основания переворошим. Наизнанку вывернем!

Кудлатые тучи стремительно уплывали, бесследно исчезая за горизонтом. Взошла заря, решительно рассеивая ночной мрак. Ярко-красные лучи залили степь. Берен высоким голосом затянула песню, перекликаясь с жаворонком, заливавшимся в утренней тишине. Далеко простирался чистый, молодой, свободный голос, прорывавший ветхие тенета старого и отживавшего...

Берен толкнула локтем Курумбая:

- Курумбай! Будь ты неладен!.. Не распускай руки... Оба - счастливые - рассмеялись.

***

Секретарь комсомольской ячейки Абитай Махмудов по натуре был замкнут и молчалив. В этом ауле он учительствовал. Одевался аккуратно и просто. Волосы носил длинные, почти до плеч. Жил отдельно в собственной юрте. Обстановка в ней была более чем скромная. Стол. На столе книги и письменные принадлежности. Книги изрядно потрепаны и лежат на столе как попало. Поверх них - серая, застиранная тряпка, в которой нетрудно узнать детскую пеленку. При виде этой пеленки глаза невольно обращались к жене учителя. Она, по обыкновению, находилась тут же. Чернолицая, плосконосая. Глаза навыкате, точно у бодливого бугая. Сегодня она была особенно не в духе: хмурилась, дулась, сидела молчаливая и злая. И причиной тому была Берен. Она сидела на почетном месте и улыбалась. Лицо ее сияло. Она с любопытством разглядывала убогую юрту и, конечно же, догадывалась о том, что жена Абитая - баба не только сварливая, но и неряшливая. Она бы, Берен, живо здесь навела порядок...

А разве чернолицая молодка не догадывалась, о чем думала сейчас смазливая гостья? Ого, еще как! Не зря ее брови так грозно сходились на переносице! Еще до

прихода Берен по аулу поползли слухи: дескать, учитель послал за дочерью сапожника, видно, решил старую бабу бросить, а молодую взять. И когда Берен действительно приехала сюда, все поняли, что так оно и есть. Иначе с какой бы стати девица на выданье вдруг надумала вступить в комсомол?..

По привычке мурлыкая что-то под нос, явился Курумбай. А песня была такая:

Как овец, гони камчой Бая и муллу!

Жена Абитая злобно пробурчала:

- Уж ты-то погонишь!.. Помалкивал бы!

- Я? Я, конечно, погоню! Вот увидишь...

Берен посмотрела на Курумбая и прыснула:

- Чего ты?

- А ты, оказывается, кривоногий...

- Не смейся. Может, за кривоногого как раз замуж выйдешь.

- Да ну тебя!..

<Знаю, в кого ты метишь, коль тебе не по душе кривоногий>, - подумала про себя жена Абитая, еще больше потемнев лицом.

- Ну, говори, Курумбай, - сказал учитель, стараясь переменить опасную тему.

- А что говорить?.. Из округа уполномоченный приехал. Велел собрать всех комсомольцев.

Берен разволновалась. Жена учителя гневно покосилась на нее. Хотела сказать что-то обидное, но сдержалась. Берен это сразу заметила и, подыгрывая, сказала:

- Пойдемте, мугалим. Сходим на собрание.

Абитай поднялся. Чернолицая напряглась, точно зверь перед прыжком:

- Никуда не пойдешь! Сиди!..

Лицо учителя пошло пятнами. Курумбай подошел к Берен и шепнул:

- Пошли. Он потом сам придет.

И как только Берен перешла за порог, чернолицая молодка бросила ей вдогонку:

- Шлюха!

- Аимкуль! - пытался