Читать книгу - "Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк"

Карсел гневно рычит, но делает немногим больше, чем просто пинает стену еще раз, отчего с картин осыпается еще больше пыли, а затем поворачивается и топает к выходу. Через мгновение Регис следует за ним. Его тело скользит по комнате, и я чувствую, как напрягаются мои мышцы, когда он приближается. Теос тихонько подталкивает меня вглубь комнаты и поворачивается спиной, когда Регис останавливается рядом с нами. Я жду, но Регис так ничего и не говорит. Вместо этого тихий свист воздуха, сорвавшегося с его губ, — это все, что я слышу, прежде чем он выходит из комнаты и дверь за ним закрывается.

Я выдыхаю, сама не осознавая, что задерживаю дыхание, и убираю свою руку из руки Теоса. Когда он снова тянется ко мне, я отхожу в сторону и обхожу гостиную, чтобы сесть в одно из немногих кресел, расставленных по центру большой комнаты. Я перевожу взгляд на Бога, сидящего там с еще полным бокалом янтарной жидкости.

— Ну? — Я подталкиваю его жестом руки. — Ты сказал, что раскроешь все, как только они уйдут. Они ушли. Теперь твоя очередь.

Уголок пухлого рта Кэдмона дергается и изгибается вверх. Затем он говорит нечто совершенно неожиданное. — Ты так похожа на свою мать, — бормочет он голосом, полным веселья. — Те же глаза и то же отношение.

— Моя… мать? — Мой Божественный родитель? Мое дыхание становится поверхностным, и барабанный стук моего сердца — это все, что заполняет мою голову. — Ты ее знаешь?

— Знал ее, — слегка поправляет он, юмор исчезает, когда его губы сжимаются в бесстрастную линию. — Я не видел ее с тех пор, как ты была зачата.

— Она… — Я не решаюсь спросить, действительно ли Богиня, давшая мне жизнь, мертва. Хотя убить Бога не легко, но он может умереть. Почему-то я всегда предполагала, что она где-то там, живет своей жизнью и совершенно не заботится о том факте, что оставила нас с отцом позади. Хотя, возможно, если она мертва, то это не ее вина, что она ушла.

Как бы сильно я не хотела, чтобы она умерла, другая часть меня почти желает этого, поскольку это означало бы, что у нее действительно не было выбора в том, что бы бросить нас. Однако в следующее мгновение Кэдмон разрушает эту крупицу надежды.

— Я не верю, что она мертва, — говорит он, почти выхватывая мысли из моей головы, когда понимает мой незаконченный вопрос. — Я не знаю, где она, но я точно знаю, что она не являлась в Совет Богов уже двадцать лет, и никто ее не видел. Однако, если бы она умерла, я бы это почувствовал.

— Ты бы почувствовал это? — Паника разрастается в моей груди. Боги знают, когда умирает какой-либо другой Бог? Нет, этого не может быть. Если бы это было так, тогда они почувствовали бы смерть каждого Бога, которого я убила, и они бы… что? Нашли меня? Даже Боги не обладают мгновенной способностью перемещаться сквозь пространство и время.

— В некотором смысле, — рассеянно отвечает он, его темные глаза устремлены на янтарную жидкость в бокале, которая плещется туда-сюда в такт движениям его руки. — Высшие Боги, какими ты их знаешь, каким считаюсь я, связаны друг с другом. Связей много, и даже если какие-то из них рвутся — окончательно и бесповоротно — мы не всегда успеваем отследить всё. Твоя мать, однако, была… когда-то была мне очень близким другом. Я время от времени проверяю — жива ли она. И, насколько я могу судить, она жива.

— Не мог бы ты?… Ты можешь узнать, где она? Как ее найти?

Кэдмон качает головой, отводя взгляд от бокала, зажатого в его кулаке, и снова обращает внимание на меня. — Нет, боюсь, что нет. Все, что я могу тебе сказать, это то, что я верю, что она все еще жива.

Я медленно киваю. Было нелепо тешить себя надеждами. Ее не было двадцать лет. С чего бы мне вообще ожидать, что она вернется сейчас?

— Прекрасно, — говорю я, откидываясь на спинку кресла. — Тогда скажи, зачем ты запросил мои услуги, если изначально не собирался указывать цель.

Наконец, Кэдмон подносит бокал к губам, делает глоток и опрокидывает в себя огненную жидкость. Почти жалею, что это не я пью. Горло у него дергается при глотке, он тяжело выдыхает и ставит стакан на стол перед собой, снова сосредотачивая взгляд на мне.

— Книга, которую я тебе дал, все еще у тебя? — спрашивает он, удивляя меня. Однако этот вопрос напоминает мне о странном тексте, который изменился — изменен с первоначального названия на новое, и я так и не поняла как это возможно.

Я торжественно киваю, прикусив нижнюю губу.

Уголки губ Кэдмона приподнимаются. — И ты заметила в ней что-нибудь необычное?

Я сглатываю и снова киваю. — Это… была уже другая книга, когда я читала ее во второй раз, — говорю я.

— Что за книга? — Спрашивает Руэн.

Кэдмон игнорирует мое вмешательство, не сводя с меня глаз, пока отвечает. — Эта книга особенная. Это не из библиотеки Академии, а из моей личной коллекции. Это информирует читателя о том, что им нужно знать, в сравнении с тем, что они хотят знать. Я сам наложил на нее заклинание.

— Это… — Я перевожу взгляд с Кэдмона на Офелию, которая наблюдает за происходящим со спокойным лицом. Я знаю, что это фасад. Ее трудно понять, но нет никаких шансов, что она так спокойна, как кажется. — Там сказано, что Боги вовсе не Боги.

Темные глаза вспыхивают. Кэдмон подается вперед. — Да.

— Я не понимаю, — говорю я, когда он не вдается в подробности. — Боги…

— Лжецы, — говорит он, обрывая меня. — Они — мы — всегда такими были. О чем еще тебе поведала книга?

— Там говорилось, что Боги пришли из горы Бримстоун — я думаю, речь шла о первоначальной ««Академии Смертных Богов»». Первой.

Много лет назад мы с отцом отправились в Ортус, и с прибрежных скал я увидела огромного зверя, который был самой первой «Академией Смертных Богов». Она возвышалась над маленьким островком, окруженным разбивающимися о берег волнами, темной короной из зазубренной черной скалы. Это было пугающее существо, чудовищное создание из древних историй. Солнечный свет отражался от черного камня, освещая то место, где мы с отцом стояли на берегу, словно предупреждающий маяк.

— Это верно, — заявляет Кэдмон, возвращая меня в настоящее и отрывая от моих воспоминаний об этом месте.

Я качаю головой. — Это все равно не объясняет, почему ты сделал то, что сделал, — говорю я, сбитая