Читать книгу - "Её ванильное лето - Оксана Хващевская"

— Замечательно! — бросила девушка и, отвернувшись, ушла в дом.

А ночью действительно разразилась гроза. Неподвижный тяжелый воздух пронзали синие разряды молний, гром сотрясал землю и стены дома, а потом полил дождь.

Комнаты в доме то и дело озаряло призрачными вспышками, и становилось светло, как днем. Машка и баба Антоля не спали. Старушка, сидя на кровати, крестилась на икону в углу, беззвучно шепча молитву. А девушка лежала на боку, прижавшись щекой к подушке, смотрела немигающим взглядом в окно, по стеклу которого беспрестанно стекали дождевые капли, и думала о Вадиме.

Не в состоянии противиться мыслям о нем, причинявшим боль, она все равно поддавалась этой непреходящей слабости. Маше и хотелось бы оставить в прошлом воспоминания о мужчине и о том, что произошло между ними, не терзать себя, но она не могла. В свои двадцать она ничего не знала о любви, прекрасно понимая: все, что было в ее жизни ранее, — что угодно, но только не настоящие чувства, с таким блеском ею разыгранные. Так происходило не потому, что она была ветреной или своенравной, несерьезной или пустой. Нет, просто эмоции не касались тайных струн ее души, спрятанных глубоко внутри, не вызывали ответной реакции. Но ведь и Сафронов не мог их коснуться. Не хотел, не прилагал усилий. Он просто развлекался, не более того. Так что же случилось с ней? Она не знала ответа на этот вопрос и страшилась будущего…

Прошла, по меньшей мере, еще одна неделя, прежде чем Вадим разрешил ребятам вернуться в деревню. Все это время Маша встречалась с ними на заброшенном заводе и говорила все, что приходило в голову. У нее не было конкретных указаний — главное, чтобы ребята держались подальше от Васильково и ее самой. Особенно от нее. Постепенно до Лигорской дошло, что для Сафронова это было главным. Он просто наказывал ее подобным образом, лишая компании и общения. А сам ночи напролет пропадал неизвестно где.

Иногда, встречаясь с парнями и рассказывая им всякие небылицы о том, что происходит в деревне, Маша замечала, будто они не верят ей. Ребята не высказывали этого вслух, но в глазах их сквозило явное недоверие и девушке было не по себе. Так хотелось рассказать им правду, причем с самого начала! Но она так и не решилась на это. Да и что бы теперь это изменило?

Они обрадовались, когда она сообщила, что опасности уже нет и они могут вернуться в деревню. Но в первый же вечер, собравшись на школьном дворе, не позвали ее присоединиться. Когда баба Антоля уже легла и погасила везде свет, Маша неслышно покинула дом через окно и отправилась в деревню. И даже не удивилась, увидев костер за старым магазином и ребят, которые праздновали свое возвращение.

Безусловно, это обидело ее. И первым желанием было пойти к ним и выяснить, в чем дело. Но она не подошла, просто развернулась и отправилась обратно. Что она могла им предъявить? Нагромождение очередной лжи? Нет уж, хватит.

К тому же и кроме обиженных друзей ей было о чем подумать. Той ночью, вернувшись домой, девушка так и не легла спать. Сидела на лавочке во дворе, кутаясь в спортивную кофту, и, глядя на яркую и близкую звездную россыпь, пыталась разобраться в собственной жизни. Как-то запуталось все. И было тревожно. Откуда взялось это чувство, и почему оно не отпускало, преследовало ее?

Маша пыталась проанализировать и понять, что с ней не так. Чего конкретно она боится? Ей ведь не грозила какая-то реальная опасность. Это не зависело от внешних факторов и людей, с которыми свела ее жизнь. Ребята. Сафронов… Еще весной их не было в ее жизни, и Маша не особенно от этого страдала. У нее были друзья и своя компания. А еще планы, мечты и стремления, которые хотелось однажды воплотить в жизнь. Она жила этим и радовалась, как любая нормальная столичная девчонка.

Так что же пошло не так? Лето закончится, и она уедет. Да ей и пора уже, а она как будто все ждет чего-то и оттягивает отъезд. Чуда не произойдет, Маша понимала это. Но как уехать, зная, что Сафронов еще останется здесь? Она не могла бросить все как есть, но и изменить что-либо не имела возможности. Впрочем, даже самой себе она не могла дать однозначный ответ, чего ждет от Вадима. Они ведь не могут быть вместе, да и с какой стати? Она вернется в Минск и заживет прежней жизнью. И все будет как раньше! Или нет? Вот именно это тревожило и не давало покоя!

Очень хотелось закурить, но в последнее время запах сигарет вызывал тошноту. И вообще собственное здоровье беспокоило девушку. Вчера ее чуть не вырвало от запаха сала, которое бабушка жарила к картошке. Раньше Машка не замечала за собой подобного. Наверное, у нее ко всему прочему разыгрался гастрит, хотя она никогда не жаловалась на болезнь желудка.

А в деревне между тем наступила вторая волна сенокоса. Особая пора оживления и какого-то лихорадочного, веселого возбуждения. Во время сенокоса, последнего и завершающего в этом году, Васильково практически пустовало. С первыми лучами солнца все, кроме уж совсем немощных стариков и маленьких детей, уезжали на луга и возвращались только к вечеру. Сено косили, сушили, переворачивали, сгребали в копны, а потом отвозили ко двору и забрасывали на чердаки или складывали в высокие стога. А погода в начале августа уже капризничала. И если с утра светило солнце, к обеду уже запросто мог накрапывать дождь.

У бабы Антоли коровы не было, но это не значило, что Маше Лигорской удалось избежать участи отправиться на сенокос. У бабы Мани было большое хозяйство, и требовалась любая помощь. Вместе с ее внуками девушка вставала рано утром и отправлялась под Гончаровку на осушенные болота, где заготавливали сено.

Что-то особенное и неповторимее было в том, как городские мальчишки и девчонки гребли сено, то и дело перекликаясь и смеясь. Они оборачивались, успевая шутить, и время от времени затягивали песни, похожие на те, что когда-то пели их матери и бабушки. И эти моменты оживляли в памяти давно забытые кадры прежней жизни, которую помнили старики, стремившиеся побывать на сенокосе и, работая наравне с молодежью, ощутить невероятную атмосферу живости, легкости и веселья, витавшую в воздухе. Вдохнуть ее, как глоток живительного эликсира, и вспомнить давно ушедшие золотые годы своей молодости.

Сашка Хоменок смеялся, глядя, как его дед пытается