Читать книгу - "Ушла в винтаж - Линдси Левитт"

Оливером и мной происходит вопреки их родству. Не говоря уж о том, что не происходит ничего. – Мы покупали флажки и шарики.

– Представь себе, как это выглядит, дорогая. – Мама кладет локти на стол. – Я уверена, что это просто школьное задание и ничего между вами не было. Но ты ведь не хочешь, чтобы у людей сложилось превратное впечатление? А вдруг все подумают, будто ты бросилась в объятия двоюродного брата Джереми?

– Ничего такого не происходит, мама. Я знаю, что покупка мишуры – вполне невинное занятие, и Оливер это знает. – В теории. В общих чертах. Наверное. – Какое мне дело до того, что обо мне подумают? Не хочу быть грубой, но это не твое дело.

– Не мое дело?! – вспыхивает мама. – Ты моя дочь. Конечно же, это мое дело.

– Давай… просто оставим это, хорошо? Это не так уж и важно. Моя репутация в любом случае подмочена.

– Что значит подмочена? – Мама ставит на стол стакан соевого молока. Ее лицо преисполнено важности момента. Думаю, она с удовольствием достала бы камеру и запечатлела наш разговор, задокументировала, как он соотносится с ее материнской ролью и с моими личностными качествами. – Мэллори, ты отдала этому парню частички себя? Достаточно одного неверного поступка, чтобы разрушить репутацию девушки.

– Папа, ты помнишь рецепт этой запеканки? – громко спрашивает Джинни. Она делает все что может. – Это ведь рецепт твоей бабушки. Ему больше семидесяти лет. Вообще, весь сегодняшний ужин состоит из блюд, которые вполне могли подавать в начале шестидесятых.

– Такой родной вкус детства, – кивает папа.

Я не участвую в разговоре. Меня вообще нет в комнате. Я тону, ускользаю, сжимаюсь. Частички себя? Мама серьезно думает, что все дело в том, что я отдала кому-то частички себя? Почему она не может поставить себя на мое место и понять, каково мне?

– Послушай, мать. – Кажется, я никогда раньше так ее не называла. Слово змейкой проносится в воздухе, чуть не затушив свечи. – Джереми обманывал меня с девушкой, которую встретил через онлайн-игру, а теперь он оплачивает ей билет на самолет, чтобы она приехала и пошла с ним на бал. А ты тут говоришь о моей репутации.

Папа опускает вилку. Мамины губы складываются в немое «О». Джинни сжимает мое колено под столом. Я уже жалею, что сказала маме. Что раскрылась перед ней, и теперь она может использовать мое признание в любых целях.

Что должно было произойти в этот момент: мама должна была обнять меня и гладить по голове, пока я всхлипываю, уткнувшись в ее дизайнерскую футболку, ту самую, с крыльями ангела. Она должна была сказать, что все образуется, полно плакать, парни не так уж и важны, а что думают люди, вообще все равно.

Что происходит: на мамином лице читается явное облегчение.

– Слава богу. Беру назад все хорошие слова об этом Джереми, но поверь мне: лучше быть жертвой, чем инициатором. Главное – держись подальше от его двоюродного братца. – Она берет меня за руку. – Постепенно станет легче, уверяю тебя.

Я высвобождаю руку и опускаю глаза на колечко из нитки от Оливера, чтобы не заплакать. Иногда мне кажется, что для мамы я картонная фигурка, играющая роль ее дочери, а не живой человек. И вся наша семья – часть картинки, подчеркивающей мамину ценность. А она настолько слепа, что сама этого не замечает. В собственных глазах она идеальная мать, которая заботится о детях и интересуется их жизнью… Проблема в том, что она интересуется не тем.

– Конференц-звонок! – объявляет Джинни и ныряет под стол. Я тоже заглядываю туда – и сталкиваюсь с ней нос к носу.

– Я понимаю, что мама ведет себя по-идиотски, но очень прошу – можно сейчас не ругаться? Пожалуйста! Я потом тебе скажу, зачем мне это надо.

– Мне так хочется наброситься на нее.

– Забудь о ней. Забудь о Джереми. Какая разница, кто что думает? Я считаю, что ты лучше всех, поняла? А раз я так считаю, так оно и есть, потому что я всегда права.

Все мамины недостатки искупаются тем, что она родила Джинни. У меня, возможно, не так много друзей, но мне хватает Джинни. Более чем.

– Спасибо. И, кстати, пудинг очень вкусный.

Джинни закатывает глаза:

– Более дурацкого ответного комплимента я в жизни не слышала.

Мы снова садимся ровно и принимаемся за еду, хотя я совсем не голодная. Это один из тех щекотливых моментов, когда все осознают неловкость ситуации, но никто не может придумать, что сказать, чтобы разрядить обстановку. Поэтому мы продолжаем потягивать напитки и звенеть приборами, делая вид, что именно таким Джинни и задумала наш семейный ужин.

К счастью, мама наконец всплескивает руками и восклицает:

– Я совсем забыла! Как хорошо, что мы собрались вместе и Джинни устроила праздничный ужин, потому что. У меня. Для вас. Новости.

Папа нервно потирает руку – чуть выше татуировки с волной, но ниже татушки с колесом обозрения:

– Если ты беременна, я всерьез обеспокоюсь, потому что принял меры еще пять лет назад.

– Хм, – произносит Джинни.

Не обращая внимания на их комментарии, мама поворачивается ко мне:

– Помнишь те запонки, которые ты обнаружила на днях, разбирая коробки?

– Что? – спрашивает папа. – А я где был? Ты мне об этом не говорила. И что, оказалось хорошее качество?

– Мы хотели сделать тебе сюрприз. – Мама вся сияет. Теперь она сменила роль обеспокоенной матери на роль торговца антиквариатом. И как бы мне ни хотелось продолжать злиться на нее, я очень падка на удачные находки.

– Они оказались драгоценными?! – вскрикиваю я.

– Мэллори. Успокойся. – Джинни не вовлечена в семейный бизнес, она понятия не имеет, что это значит. Если это означает то, о чем я подумала, то мы сможем забыть о курице и целый месяц ужинать лобстерами.

Папа сжимает маму в объятиях:

– Ты чудо-женщина! Ты отнесла их к оценщику?

– Винтаж. Начало двадцатых годов. Настоящие сапфиры, платина. Tiffany’s.

Я хватаюсь за грудь. Все эти восторги после индийской еды вызывают страшную изжогу.

– Не мучай нас. Сколько?

– Сколько? – шепотом повторяет папа.

– Четырнадцать тысяч долларов!

У нас у всех троих одновременно отвисает челюсть. Папа еще крепче обнимает маму и целует ее так страстно, что мы с Джинни отворачиваемся. Деньги вскружили им голову. Деньги – это всегда яркие поцелуи. Деньги – это счастье в нашем доме и пара месяцев передышки для папы, чтобы поправить дела. Когда родители наконец отрываются друг от друга, глаза их блестят. Папа поднимает стакан с водой.

– Тост! За мою дочь Джинни, приложившую столько усилий, чтобы этот