Читать книгу - "От любви не умирают - Валентина Николаевна Кадетова"

не смотрит даже. Сегодня она решила подойти сама. Страдая от унижения, окликнула, сделала к нему несколько шагов, да так и застыла на месте: он посмотрел на неё каким-то враждебным и даже брезгливым (а может, показалось?) взглядом. Чем же она так обидела его? В больницу два раза приезжала, но ей сказали, что к Белецкому нельзя, что он никого не хочет видеть.

Алёна украдкой наблюдала за Ромой. После уроков к нему подбежала Мостовцова, что-то прошептала ему на ухо, и он пошёл за нею в конец коридора, где в большом деревянном ящике росла пальма. Из-за пальмы выглядывала… Юля Лапицкая.

Словно на чужих ногах Алёна спустилась на первый этаж и медленно потащилась домой. На улице было не по-весеннему ненастно, серо. Серыми и неприветливыми казались лица прохожих, и от этого ещё более грустно и тяжело становилось на сердце. Очутиться бы сейчас на каком-либо безлюдном острове, упасть на землю и плакать, плакать громко, до изнеможения, потом уснуть и проснуться свободной от недавно радостных, а сейчас таких мучительных мыслей о нём. Говорят, время лечит. Только слишком медлительный лекарь это самое время…

Вечером она долго листала альбом с фотографиями. И на этой он. И здесь, где они всем классом фотографировались, когда в поход ходили. А вот снимок, который Рома подарил ей совсем недавно. На обратной стороне всего два слова: «Елене Прекрасной». Надо порвать, чтобы хотя бы дома не попадалось ей на глаза это лицо! А из остальных фотографий повырезать его ножницами! Но ведь так она испортит столько памятных снимков! Да и глупость это. Разве таким образом можно что-то исправить? Надо успокоиться и порассуждать трезво. Может, всё вовсе не так, как она себе представляла. Ну, пошёл он с Мостовцовой. Но ведь было же видно, что неохотно шёл. Ну, ждала его Лапицкая. Но какое растерянное и вроде даже испуганное лицо было у неё! И вообще, школьный коридор, надо себе признаться, не лучшее место для свиданий. Но всё же произошло что-то между ними… Неужели Лапицкая не обманывала, когда говорила, что у них «всё было»? Нет, в такое страшно верить. Не хочется верить. Может, ещё раз попытаться поговорить с ним? И ничего унизительно тут нет. Она же не собирается вешаться парню на шею, она просто хочет выяснить, почему он так переменился по отношению к ней. Неужели она всё-таки чем-то, сама того не заметив, обидела его?

— Ну что ты молчишь, Юля? Давай рассказывай!

Лапицкая злобно взглянула на свою теперь уже без сомнения бывшую подружку:

— Пошла бы ты… погуляла где-нибудь! Ты своё чёрное дело сделала, большое спасибо тебе!

— Не пойду! — решительно заявила Мостовцова. — При мне рассказывай. И всё как было! А то про твою подлянку расскажу я. Всем расскажу.

— Послушай, праведница! У меня тоже есть, что о тебе рассказать! — скривилась Лапицкая.

— Девчата, — нетерпеливо прервал Белецкий, — если вы собрались выяснять свои отношения, то я, наверное, тут лишний. В общем, я пошёл.

Мостовцова схватила его за рукав:

— Подожди, Рома. Ну, Юля!

Лапицкая, мучительно подбирая слова и запинаясь, начала:

— Рома, я… прости, я же не думала, что всё так получится.

Юноша слушал вынужденную исповедь своей одноклассницы и с трудом превозмогал в себе желание броситься к ней и… Уже почти не надеясь преодолеть это дикое желание, Рома начал, как молитву, мысленно твердить где-то прочитанное и впечатлившее: «Женщину нельзя ударить даже цветком! Даже цветком! Нельзя!»

Он не мог сказать точно: то ли «молитва» помогла, то ли Лапицкая вовремя убежала, потому что опомнился только на улице со всё ещё сжатыми в кулаки руками.

… «В правый столбик запишите слова, обозначающие положительные черты характера, в левый — отрицательные». Было в учебнике по языку года два тому назад такое задание. Рома быстро и легко выполнил его. «Доброта», «искренность», «благородство», «порядочность» вправо, ну а «жестокость», «хитрость», «лицемерие», «лживость», конечно же, влево.

Всё просто и ясно. И то, что никто из его одноклассников не хотел быть ни жестоким, ни хитрым, ни лицемерным, было тоже ясным, как погожий летний день. Так неужели наперекор собственным желаниям люди становятся жестокими, лицемерными и… подлыми? Ну, например, попадает внутрь что-то вроде осколка зеркала сказочного злого тролля, и человек начинает видеть и чувствовать всё наоборот, поэтому ему бывает хорошо только тогда, когда другим плохо. А Роме сейчас ой как плохо! Почти как тогда… Наверное, он напрасно сдержал себя. Надо было хоть раз дать в морду (да, в морду, потому что у неё не человеческое лицо, а морда!) этой дряни. Может, хотя бы чуточку легче стало. И что делать теперь? Справедливее и правильнее всего было бы пойти к Алёне и попросить у неё прощения. Но вот ведь странно: не хочется ему, ни видеть Алёну, ни говорить с ней. Совсем не хочется. Да что же это? Он же сегодня узнал, что ни в чём Алёна перед ним не виновата. Она всё та же, которую он ещё недавно обожествлял, без которой не мог представить своей жизни! Как холодно, жутко и пусто на душе!

Пусто… А для Алёны там всё равно нет места. Чужая она ему. Неужели это навсегда? И то, что стихи уже сколько времени не пишутся, — тоже навсегда?

Никак не могу опомниться от того, что рассказала мне Нина Мостовцова.

— Только, пожалуйста, очень я вас прошу, Лариса Михайловна, не трогайте Лапицкую. Во-первых, я слово ей дала, во-вторых, она и так в «трансе». Вчера к ней дамочка из города приезжала, шикарная такая! Жена Юлиного «папика». Ну, это Юля так своего одного кавалера называет. Ой, если бы вы видели, что там было! Она же Юле чуть волосы не повырывала. А как ругалась!

Не трогать? А моим первым желанием как раз и было «тронуть» негодяйку так, чтобы и следа её в школе не осталось.

К сожалению, нет у меня такого права. Да и вообще, у нас, учителей, тех прав с гулькин нос. Вот обязанностей более чем достаточно. И главные из них — воспитывать и перевоспитывать. Пусть простят педагоги-теоретики, практики ж, надеюсь, согласятся со мною: не верю я в то, что человека можно перевоспитать, и поэтому полностью разделяю мнение «основателя социалистического реализма»: «Рождённый ползать летать не может». Кто для чего создан. Ну и пусть бы одни летали, а другие ползали. Только вот «ползуны» — то ли из врождённой своей подлости, то ли из примитивной зависти — при любом удобном случае стараются принизить до своего уровня