Читать книгу - "Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский"

Марта кричала.

«Сахарный петушок Андреасу Иоганну – полкрейцера

Графитовые карандаши – 18 крейцеров»

Марта кричала.

«Специи – 65 крейцеров

Нож Андреасу – 7 талеров»

Марта перестала кричать и теперь что-то бормотала.

Надо было еще вписать глинтвейн – и мастер вывел пером:

«Глинтвейн, три стакана – 15 крейцеров»

Марта затихла. Иоганн Якоб по опыту знал, что сейчас она заснет мертвым сном – спать они с сыном умели. Андреас соскочил с кровати и снова направился в прихожую. Стук-стук сменилось на топ-топ. «Уже не на костыле и без протеза – прыгает на одной ноге», – догадался Иоганн Якоб.

«ИТОГО: 8 талеров и 9 с половиной крейцеров»

Теперь можно было ложиться – Иоганн Якоб спрятал письменные принадлежности.

Андреас снова рыскал в кладовке, чавкал. «Ест холодную телятину», – улыбнулся мастер. Иоганн Якоб откинул медвежью шубу, лег на живот и потянулся рукой к свече, но дверь вдруг скрипнула, и в комнату вошел голый Андреас. Его член, вместо того чтобы успокоиться после недавней встречи с гостеприимной утробой, торчал вперед и покачивался с каждым прыжком, указывая дорогу к постели Иоганна Якоба.

«Это все из-за холодной телятины. Не надо было парню ее есть», – пришла в голову странная мысль. А Андреас уже достиг кровати и взгромоздился на Иоганна Якоба. Одной рукой он придавил мастера к тюфяку, а другой нетерпеливо задирал ему ночную сорочку. Губы парня что-то нежно шептали, в то время как руки грубо овладевали Иоганном Якобом. В какой-то момент мастер почувствовал, что все его внутренности наполнились Андреасом: тот давил, душил изнутри, заставлял кусать подушку.

Иоганн Якоб лежал ничком, голова его свешивалась с постели в промежуток между кроватью и столом. Пламя свечи прыгало по ножке стола, от которой паучок протянул тонкую сеть. В паутину только что угодила толстая муха, раз в пять больше охотника, и тот закружил свою жертву в пляске мушиной смерти…

«Все!» – Мастер вдруг почувствовал, что давление внутри исчезло. Андреас сполз с него и упрыгал к себе.

14

Иоганн Якоб проснулся от укусов. Это были клопы – бич Людвигсбурга, впрочем, как и любого другого современного европейского города. До сих пор мастеру удавалось их избегать; незваные гости появились в его кровати после того, как туда неделю назад впервые наведался Андреас. Вместе с клопами к мастеру пришло счастье. Счастье называло его «папиком» и каждую ночь топотало по бревенчатому полу: по пути к нему, а потом – по пути обратно, ненадолго останавливаясь в кладовке. Кроме клопов, с той ночи не переводилась и холодная телятина.

Каждый вечер Иоганн Якоб слышал из кухни страстные женские крики; сначала он ревновал, но, рассудив, что парень навещает его сразу после Марты, успокоился. Было непонятно, знала ли Марта о том, что происходило: после соития она впадала в глубокий сон. Днем же Андреас – даже один на один с мастером – не позволял себе никаких вольностей ни руками, ни словами, ни глазами. А если Марта о чем-то и догадывалась, то вида не подавала: она была женщина практичная и все, что хотела, получала – и от Андреаса, и от Иоганна Якоба. Чего же Бога гневить?

Андреас теперь часто выходил на улицу, а по воскресным дням они с Иоганном Якобом – пользуясь привилегией обербоссиерера – ходили за старый охотничий замок, в сады с узорными клумбами, укрытыми на зиму парусиной. Вскоре парусину сняли, появились цветы. За весну и лето друзья исходили все дорожки дворцового парка и знали здесь каждый куст. Иоганн Якоб начал рассказывать Андреасу мифы Древней Греции, иллюстрируя рассказы парковыми скульптурами. Раз мастер взял на прогулку Андреаса Иоганна, но его Андреас насупился, всю дорогу молчал и громко стучал протезом по гравию: он так и не смирился с мальчиком. Мастер поспешил отдать Андреаса Иоганна в ученики к Флаху, и тот стал жить при фабрике – это было лучше для всех. В воскресенье мальчик приходил к ним на обед, в другие же дни Марта, собирая мастера на работу, вместе с его едой передавала что-то и сыну.

Мастер водил Андреаса в лес и однажды привел на «их» место. Они лежали рядом на уже начинающей жухнуть траве; парень в который раз рассматривал цехин.

– А Венеция далеко?

– От Людвигсбурга – дней пять на дилижансе.

– Далеко, – вздохнул Андреас.

С самого начала их связи Иоганн Якоб с удивлением заметил, что совокупление доставляет ему меньшее неудобство, чем ректальное курение, хотя размеры инструмента парня намного превосходили медную трубку даже с насаженным на нее инжектором. Процесс даже доставлял удовольствие, правда, не физического свойства: мастер наслаждался страстными стонами Андреаса и его крепкими руками, грубо удерживающими Иоганна Якоба, который и так никуда не собирался убегать. При этом нога парня все норовила соединить ноги мастера и придавить их сверху к доскам кровати. Вкусы Андреаса разнообразием не отличались, и Иоганн Якоб, заслышав знакомый топот, ложился ничком и ждал. Он не гасил свечу – так с первого раза повелось – и продолжал следить за перипетиями жизни и смерти насекомых в промежутке между кроватью и столом. Его паук за это время значительно подрос.

Когда геморрой беспокоил Иоганна Якоба, физическая близость доставляла боль. Однажды вечером, когда у мастера, оправившегося после затяжного запора, начала идти кровь, он подошел во дворе к Андреасу и попросил его в этот день не приходить. Парень удивленно поднял брови – на такие темы они никогда не говорили, – потом огляделся и, убедившись, что их никто не видит, потрепал мастера по щеке. В эту ночь Андреас особенно долго брал Иоганна Якоба, который от боли забылся и пришел в себя от хриплого мычания мужчины, извергающего в него семя. Соскочив с мастера, Андреас вытер все еще набухший член, проведя кольцом из пальцев от его основания к головке, и стряхнул на пол нечто бледно-желтое, коричневое и красное.

Мастер устроил парня на конюшню, и теперь они ходили на фабрику вместе. Работа с лошадьми была тяжелая, но она нравилась Андреасу. Теперь по ночам, когда парень прискакивал к мастеру на одной ноге, к мускусному запаху мужского тела и чего-то женского стал примешиваться и навозный дух.

Иоганн Якоб исправно ходил на фабрику, но делами уже не интересовался. Весь его мир сузился до Андреаса: до их прогулок, скупых разговоров, ночных посещений. Мастер перебирал в памяти события прошлых дней и мечтал о грядущей встрече. Он перестал общаться с коллегами, больше не придумывал