Читать книгу - "Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский"

подпускать к колоколам, а бунтарей повязали. И все могло завершиться благополучно, если бы не печальное обстоятельство: когда доблестный Марко арестовывал одного из заговорщиков – оружейника, – тот пронзил сердце благородного юноши алебардой.

– Как же так, офицер – и под пику полез? – вскинулся на лежаке Андреас. – А что дож?

– Злодей признался в преступном деянии своем, и его казнили на верхней площадке парадной лестницы дворца, там, где дожи клянутся в верности республике. Когда меч палача опустился на выю клятвоотступника, двери во дворец распахнулись, и толпа венецианцев узрела залитое кровью тело предателя и лысую голову, скатившуюся по ступеням к подножию лестницы.

– Вот хорошо! Так ему, герцогу, и надо! – воскликнул Андреас. – Все это ты придумал?

– Нет, эту историю из книги Марина Санудо «Жизни венецианских дожей» мне рассказал композитор Джомелли.

– Это все?

– Почти. Обезглавленное тело злодея выставили на балконе дворца. Золотые монеты Фальера переплавили. А портрет его из галереи дожей в зале Большого совета предали огню. Ныне на этом месте висит черный квадрат – позорное пятно и мрачное назидание потомкам.

– А что стало с Микелем?

– После смерти душевного друга своего Марко он долго горевал и, безутешный, не пожелал больше оставаться в Венеции – уехал в Константинополь. Дипломатом объездил весь мир, всюду добывая славу для любимой республики, и только в конце жизни вернулся в родной город.

– Они с Морозиной поженились?

– Нет, Микель долго оставался один, только на старости лет женился на Марине Галлине. Правда, наложил на себя целибат.

– А это что?

– Они не спали вместе. И детей у них не было.

– Конечно, не было – у старика! Зачем он вообще женился? – захохотал Андреас.

– Не знаю, может, по закону у дожа должна быть жена.

– Ух ты! – обрадовался парень. – Так он стал дожем?!

– Да, великим и славным. Увенчал себя лаврами, завоевав для Венеции Падую. А еще он стал знаменит как самый элегантный дож.

– Любил красиво одеваться?

– Да. Видишь, – Иоганн Якоб указал на цехин, – на доже рогатая шапка? Так вот, Микелю Стену, по его приказу, монахини расшили шапку щегольскими золотыми звездами. Кстати, на этой монете – он сам.

– Вот это да! – с восхищением уставился на цехин Андреас.

– Оставь его себе – он твой, – вдруг вырвалось у мастера.

Парень благодарно кивнул и улыбнулся:

– Я хочу знать все, что знаешь ты. Научи меня читать.

На следующий день Иоганн Якоб по Евангелию начал учить Андреаса буквам. Через пятнадцать минут ученик уже зевал, а к концу часа совсем заскучал:

– Лучше ты мне рассказывай, что знаешь, – ты так хорошо это делаешь! Что было в твоей жизни после Венеции?

– Ладно, – вступил в торг Иоганн Якоб, – если согласишься на протез. Нельзя же провести всю жизнь на тюфяке!

Капитан Шиллер привел столяра и кожевника. Мастера сделали замеры и через неделю пришли с готовым товаром: протезом на ногу и костылем. Протез был вытесан из крепкого бука: толстая палка наверху заканчивалась цилиндром, тот был внутри выдолблен и выстлан мягким кожаным мешком. Сверху кожевник прибил уздечки, похожие на конскую сбрую, – удерживать ногу в протезе. Андреас презрительно посмотрел на мастеров, гордых своей работой, и сплюнул в угол.

Заставить Андреаса надеть протез было еще труднее, чем учить его буквам. И Иоганн Якоб применил хитрость. Он, рассказывая о Венеции, в самых ярких красках описал карнавал этого года в Людвигсбурге.

– До следующих ярмарки и карнавала осталось только два месяца, – сказал мастер и добавил с видимым равнодушием: – Хотя вряд ли ты за это время научишься ходить в протезе.

В тот же день Андреас сделал свой первый шаг. Шаг – это было все. Он закричал от боли и повалился на кровать:

– Дома буду сидеть! Не нужен мне ваш карнавал!

Но уже на следующее утро, в воскресенье, Иоганн Якоб заметил, как парень любовно потер золотой цехин, закрыл глаза, посидел несколько минут, а потом вдел культю в кожаный мешок и встал на обе ноги. Худое лицо скривилось от боли. Мастер подскочил, подставил плечо, и Андреас сделал несколько шагов. Так продолжалось месяц. Марта вначале пыталась помогать Андреасу при ходьбе, но, к удовольствию Иоганна Якоба, парень отдавал предпочтение ему. После ужина они ходили из комнаты в комнату. С каждым вечером количество шагов увеличивалось. Наконец вышли из дома и начали кружить по маленькому двору – в одной руке Андреас держал костыль, другой облокачивался на плечо мастера, который, освещая путь масляной лампой, продолжал рассказывать историю своей жизни. Так прошел еще месяц. На культе образовалась мозоль, и боль из острой перешла в тупую. Тогда же, к концу второго месяца, история мастера подошла к концу.

13

Февраль стоял необычно теплый – уже к концу месяца росло и цвело то, что обычно спит до апреля, – а потому Великий пост обещал быть таким же, как в любимой герцогом Венеции. Во всяком случае, по погоде.

Иоганн Якоб встал, как всегда, рано и увидел, что Андреас и Андреас Иоганн, одетые в чистое и аккуратно причесанные, были уже на ногах. Марта тоже празднично выглядела, приоделась и вплела в косы яркие ленты. Все ждали мастера: как только он появился на кухне, позавтракали хлебом и молоком и вышли из дома. Всюду было движение: хлопали ставни и двери, а из дальнего углового дома вышла разряженная семья торговца вином.

– На ярмарку, господин обербоссиерер? – поздоровался сосед с Иоганном Якобом, при этом сверля глазами Андреаса.

Мастер знал, что на его улице все судачили о парне, но не придавал этому значения: бюргеры любили посплетничать.

– Да, господин Хенке, решили сводить брата Марты: он ведь еще венецианский Фастнах не видел.

Бюргер недоверчиво ухмыльнулся, но не стал портить отношения с потенциальными покупателями. Радушно развел руками:

– Приходите к моему столу – угощу стаканом глинтвейна. Не пожалеете: я воду в вино не добавляю!

Вслед за семьей виноторговца они свернули налево на улочку Битигаймер и по короткому пути – через дровяной рынок – направились на Марктплац.

Город с самого утра был запружен людьми. Чтобы попасть на ярмарку, не надо было идти на рыночную площадь. Все улицы были заполнены наскоро сооруженными лавочками, павильонами и просто лотками, где торговали всем, что только могло прийти на ум европейцу второй половины XVIII века. С обеих сторон Битигаймер и других улиц Людвигсбурга городских жителей и гостей столицы герцогства на разные голоса и на всех языках зазывали отведать, пригубить, померить, взять в руки, приложить к лицу или попробовать еду,