Читать книгу - "Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский"

Андреас… надрался за три гроша, пришел из таверны вконец пьяный. Я ночью проснулась – а он ходит по двору и все бьет ногой: и дерево, и забор, и стену. Кричит от боли – и бьет…

– Сейчас надо решать проблему, которая перед нами, ее причина роли не играет, – сказал практичный военный хирург. – Ну что, Фридрих, готов?

– Да, отец.

На лавке у стола были разложены кривые ножи с лезвиями разной длины и ширины, кожаный ремень с медной пластиной и торчащим из нее винтом, куски тряпок и две пилы с натертыми до блеска деревянными ручками. Шиллер, Флах и Иоганн Якоб перетащили тяжелое тело Андреаса на кухонный стол, за секунду очищенный Мартой от мисок и хлеба и покрытый толстой льняной скатертью.

Доктор Флах подошел к Иоганну Якобу, приобнял его и отвел от стола:

– Будем уповать на Бога, мой друг. Все еще может обойтись: ведь сейчас осень.

– Это имеет значение?

– Огромное! Операции лучше делать весной или осенью – это каждый цирюльник знает. Весной кровь возрождается, она активна и горяча, а осенью успокаивается. И то и другое способствует операции. Зимой же холод заставляет тело закрыться, препятствует перспирации, и кровь не имеет бодрости, необходимой для анимации наших тел.

Мастер не стал слушать, почему плохо делать операции летом; он высвободился из объятий друга и вернулся к столу.

– Вам лучше уйти к себе. – Флах пытался избавить Иоганна Якоба от неприятного зрелища. – Мы дальше сами.

– Я останусь.

– Как угодно. – И доктор присоединился к коллеге-хирургу.

Андреаса привязали пеньковой веревкой к столу – за руки и левую ногу, правую оставили свободной. Иоганн Каспар и доктор Флах разжали парню рот, и хирург вложил в него деревянную дощечку. «Чтобы язык не откусил», – догадался мастер. Капитан взял со стола ремень, затянул его на бедре Андреаса и начал вворачивать винт, который вдавил медную пластину в ногу с внутренней стороны.

– Турникет Петита, – уважительно прокомментировал доктор Флах.

– Да, из Франции привез, – подтвердил хирург.

Он выбрал самый длинный из ножей, приподнял правую ногу Андреаса, которую помогал ему удерживать на весу доктор Флах, и быстро провел узким лезвием полукруг по диаметру бедра с одной стороны, а потом с другой, нажимая на нож так, что сквозь рукав мундира проступили мускулы. Стальное лезвие рассекло кожу и мышцы и скрипнуло по кости – это было понятно даже ничего не сведущему в медицине мастеру. Иоганн Каспар делал надрез под углом; нож уходил от кожи внутрь и вверх по ноге. Уже с первым надрезом Андреас замычал и стал рваться из пут, но привязали его крепко. Было непонятно, пришел ли парень в сознание; его голова перекатывалась из стороны в сторону, руки и ноги напрягались, зубы отчетливо вгрызались в дерево, а из горла вырывалось мычание. Закончив с ножом, капитан бросил его на лавку и тут же схватил изогнутую костную пилу, которую уже совал ему в руку сын. Доктор Флах оттянул кожу и плоть на месте сечения, чтобы хирургу было легче добраться до кости:

– Тринадцать секунд, коллега, я считал! Порази-тельно!

– Говорят, в Англии есть хирург, который это делает за десять, – ответил Иоганн Каспар, однако было видно, что комплимент ему приятен.

Теперь Иоганн Каспар пилил. Мастеру казалось, что это не кончится никогда. Его вдруг стало тошнить – к вони, которая исходила от гниющей ноги, добавился запах жженой кости. Нога вначале сопротивлялась действию пилы – дрожала и дергалась, но с каждой секундой теряла силы и наконец сдалась врагу. Следуя за пилой, она еще несколько секунд безвольно раскачивалась из стороны в сторону, как подрезанная ветка, потом с хрустом отделилась от тела и начала скользить к краю стола.

– Фридрих! Опять замечтался? Держи! – крикнул хирург сыну, и тот вцепился в ногу, с трудом поднял ее и спустил со стола в приготовленное корыто.

Бедро было туго сдавлено турникетом, и крови на материи осталось немного. Иоганн Якоб видел, как хирург перетянул артерию и вену воловьими жилами, а потом стянул вниз кожу с окровавленными кусками мяса и перевязал получившийся мешочек веревкой под отпиленной костью, оставив отверстие в полкрейцера величиной. Туда он вложил очищенный кусочек лука и прижал к дыре моток мягких тряпок, смоченных каким-то раствором, от чего Андреас захрипел и выгнул спину.

– Мягкие ткани подкладываются под кость, чтобы со временем облегчить ношение протеза, – объяснил доктор Флах.

– Если будет кому облегчать, – цинично добавил Шиллер.

Он снял турникет, и тряпки мгновенно окрасились кровью. Несколько минут Иоганн Каспар стоял и давил на моток, пока кровь не остановилась. Тогда хирург сменил смоченный в растворе компресс и тонкой веревкой привязал его к культе. Андреас снова дернулся и замычал от боли.

– Серная кислота? – осведомился Флах.

– Вино, – рассмеялся хирург, – рекомендация доктора Гиппократа.

Кровь продолжала сочиться, что врачей, впрочем, не беспокоило. С помощью мастера они перенесли бессознательного Андреаса со стола на топчан.

– Это успех! – поздравил коллегу доктор Флах.

– Посмотрим еще. Следующие несколько дней покажут.

– Что делать дальше? – послышался решительный голос.

Иоганн Каспар удивленно поднял глаза на Марту:

– Когда больной придет в себя, ему надо дать декокт. Повязку не трогать. Я приду через три дня. – Он повернулся к доктору Флаху: – Datura.

Тот кивнул:

– Я выпишу. А вы идите домой: вот и сын ваш совсем измучился.

Иоганн Якоб посмотрел на Фридриха. Белый, как полотно, мальчик едва стоял на ногах.

– Как ни стараюсь сделать из него врача – он все сопротивляется.

– Но отец… – начал мальчик.

– Пастором, видите ли!.. Ну, я пойду. Если завтра что-то изменится – пошлите за мной. Мы живем в доме Котты на Штутгартштрассе.

– Я останусь до утра, – предложил Флах.

Мастер проводил Иоганна Каспара до дверей и протянул талер.

– Надеюсь, этого достаточно?

– Вы очень щедры, господин обербоссиерер! Я бы сделал и бесплатно: ведь парень был солдатом, и ампутация – результат раны, полученной в бою. Но мне платят мало, а жизнь в Людвигсбурге, сами знаете, не дешевая…

Фридрих покраснел и отвел глаза; ему было стыдно за отца.

Возвращаясь на кухню, Иоганн Якоб заметил в углу что-то бордово-черное и бесформенное. Это не могла быть нога Андреаса: мастер хорошо знал ногу своего паренька – серовато-бежевую, гладкую, совершенную.

12

Ночью Андреас очнулся, посмотрел на Флаха, Марту и Иоганна Якоба осмысленным взглядом, закрыл глаза и впал в беспамятство на неделю. Эта неделя была самая простая: все ждали смерти Андреаса; ни врачи, ни природа надежды не давали. Марта проводила