Читать книгу - "Искупление - Элизабет фон Арним"

в Англию, чтобы предложить свою помощь, чтобы поддержать и утешить тебя, Милли, и я не позволю Боттам помешать мне. Теперь, когда возведенная между нами стена рухнула, чувство долга и моя любовь привели меня к тебе в час…

Агата собиралась сказать и почти произнесла: «В час нужды» – но если кто и испытывал здесь нужду, то лишь она сама. Агата с горечью оглядела голову, что покоилась у нее на коленях, пухлое, как подушка, плечо сестры, ее гладкую округлую щеку, наполовину скрытую волосами без малейших следов седины. На лестнице с ней случилась истерика, бурный всплеск чувств, но после того, как зажглась свеча, разве похоже было, что Милли нуждается в утешении? Агата видела перед собой тучную самодовольную даму в дорогом платье, которая отшатнулась от нее, избегала ее взгляда и говорила глупости, неуместные в этих печальных трагических обстоятельствах. И то, что эта женщина приходится ей сестрой, ничуть не помешало ей разглядеть правду, и слово «нужда» она заменила словом «вдовство» – по крайней мере, так было точнее.

– В час твоего вдовства, – проговорила Агата и замолчала.

Милли на полу у ее ног не произнесла ни слова: так и сидела, уткнувшись лицом в колени сестры, так что оставались видны лишь волосы и щека. Она сама, нависая над ней, вытирала свободной рукой глаза и боролась с собой, мучительно раздумывая, надо ли настаивать, что ею двигали лишь долг и любовь, а вовсе не материальный мотив.

Агата в нерешительности молчала. Почему Милли ничего не сказала? Почему сидит как истукан, словно уснула? Разумеется, она не спала: ее дрожащие ресницы щекотали руку Агаты, к которой она прижималась щекой. Тогда почему же она молчит?

– А кроме того, – поборов себя, надломленным голосом прибавила Агата и склонила голову, ибо эта часть правды стоила ей неимоверного усилия, – я устала от нищеты, безумно устала. – После короткого молчания она глухо произнесла: – Видишь, ничего не утаивая, признаюсь тебе в своей слабости. Не подумай, что я жадна до денег: я не люблю и осуждаю роскошь. Я так хотела покоя, защищенности, так долго мечтала…

Она не смогла продолжить: голос дрожал, – и лишь через некоторое время заговорила снова:

– Мне так хотелось освободиться от презренных забот, забыть о страхе. Жизнь очень тяжела, когда мучает страх: страх перед будущим, страх остаться в старости без средств к существованию. В подобном положении действительно сложно сохранить свободу духа, все силы отнимают самые низменные занятия. Когда я вела счета в отеле, мое жалованье составляло сто франков в месяц – в ваших английских деньгах меньше пятидесяти фунтов в год. Новый владелец одолжил мне денег на дорогу до Лондона. Я сказала ему, что у меня богатая сестра и я смогу вернуть этот долг. Как долго удалось бы мне продержаться на той работе, если бы я осталась в Швейцарии? Я не говорила тебе, что стара и сломлена? Надолго ли у хозяина хватило бы терпения и жалости? Днями и ночами мне не давал покоя вопрос: как долго? А потом случилось это печальное событие: скончался Эрнест. Тебя, должно быть, его смерть повергла в ужас и скорбь, если ты любила его, как я любила моего дорогого мужа, но для меня она стала спасением. Буду совершенна честна. Любовь привела меня сюда, великая любовь к моей сестре в ее печали, а также чувство долга, священная обязанность помочь и утешить тебя. Но еще я приехала, чтобы найти здесь пристанище, тихий приют. Я приехала туда, где, я знаю, закончится наконец моя горькая, безысходная нищета.

Наступила тишина. Агата все сказала, впервые в жизни раскрывшись перед сестрой, высказав горькую неприкрашенную правду.

И Милли, просидевшая неподвижно и безмолвно все время, пока длился ее монолог, произнесла очень тихо, словно обращалась к самой себе:

– Это ужасно! Не знаю, как я это вынесу.

– Что, прости? – переспросила Агата, решив, что ослышалась. Неужели Милли заявила, что не в силах вынести простого описания тех невзгод, которые пришлось пережить ей за последние двадцать пять лет? Нет, едва ли, это было бы слишком малодушно и эгоистично.

– Такое наказание, – пробормотала Милли, будто снова заговорила сама с собой.

– Прошу прощения? – произнесла Агата во второй раз и выпрямилась, еще более ледяная и чопорная. – Ты хочешь сказать, что считаешь наказанием все, что пришлось испытать нам с Гастоном? Могу я поинтересоваться, за что? Нет, не отвечай, – прибавила она тотчас, вскинув свободную руку. – Я догадываюсь, о чем ты думаешь, и это недостойные мысли. Как можешь ты, моя сестра, после всех этих лет и при столь очевидных обстоятельствах позволить себе хоть на мгновение слегка отклониться от строгих правил морали?

Но Милли не ответила и словно окаменела, а сестра ее почувствовала, что какая-то влага медленно течет по ее руке.

Глава 7

Слезы.

«И о чем же плачет Милли? – думала Агата, хмуро глядя на безмолвную фигуру сестры, слово «наказание» ожесточило ее, в ней закипала холодная ярость. – Это ведь я страдала, а не она».

Поведение Милли и в самом деле казалось Агате совершенно необъяснимым. Очевидно, она проливала слезы жалости к себе, оттого что ее нежным ушам пришлось услышать такую ужасную историю, а потом это бессердечное, несправедливое слово.

Но Агата забыла о слезах и обидном слове, когда мгновение спустя Милли выпрямилась, вытерла глаза и сказала, что Эрнест оставил в своем завещании ей всего тысячу фунтов.

– Сколько? – изумилась Агата.

Теперь Милли сидела спиной к сестре, промокая лицо скомканным носовым платком, сквозь него и сказала:

– Да. Думаю, он хотел загладить вину.

– Тысячу фунтов? – не поверила своим ушам Агата. – Может, ты хотела сказать… – Она подалась вперед и коснулась плеча Милли. – Ты хотела сказать «франков»?

– Нет, фунтов, – подтвердила та, комкая платок. – Это поможет тебе, Агги?

– Поможет? – Агата чуть не задохнулась. – Поможет!

Боже, тысяча фунтов составляла двадцать пять тысяч швейцарских франков, быстро подсчитала она. Господи, да будь у нее хоть половина этой суммы два месяца назад, она могла бы стать совладелицей отеля, заключить договор с нынешним хозяином. Тот предложил ей войти в долю, если она внесет двенадцать-пятнадцать тысяч франков (просто из вежливости, конечно: он ведь хорошо знал, что у нее нет таких денег). Но что, если у нее нашлась бы нужная сумма и она сказала бы «да»? Быть независимой, вложить деньги в успешное предприятие и на том самом месте, где потерпел неудачу Гастон, воздвигнуть ему памятник, претворить в жизнь его надежды и мечты. Что в сравнении с этим сулило ей жалкое прозябание в доме Милли в Титфорде,