Читать книгу - "Искупление - Элизабет фон Арним"

То было одно из редких мгновений беспредельной любви, когда внезапно нахлынувшее чувство захлестывает все существо. Сестры не задали друг другу ни единого вопроса: им это даже в голову не пришло, ибо в ту минуту думали только сердцами. Впрочем, они и не думали вовсе – только чувствовали. Невыразимо приятно, сладостно и утешительно было снова обнять сестру, прикоснуться к ней, прижать к груди впервые за столько лет. Милли забыла обо всем, что произошло с того дня, когда в последний раз видела Агату, забыла о существовании Боттов и мужчины по имени Ле Бон. Все связанное с Эрнестом стерлось из ее памяти, словно мелкий досадный эпизод, а об Артуре она даже не вспомнила. Лишь кровные узы имели теперь значение да общие воспоминания детства. Только у сестер могут быть общие воспоминания, только сестры способны любить, ничего не требуя взамен, любить безоглядно, искренне, самоотверженно.

– Помнишь, как мы с тобой смеялись? – пробормотала Милли сквозь рыдания, уткнувшись в плечо сестры.

– Увы, – простонала Агата в ответ.

– Двадцать пять лет… Ты только подумай, Агги, двадцать пять!

Да, именно столько прошло с того дня, когда они в последний раз слышали голоса друг друга. В тот последний вечер на Мандевилл-Парк-роуд двадцать пять лет назад они мельком пожелали друг другу доброй ночи – Милли рассеянно кивнула сестре на пороге спальни, а Агата, старательно изображая беззаботность, скрылась за дверью своей комнаты, чтобы почти тотчас покинуть ее через окно. Как живо помнила Милли сестру в тот вечер перед расставанием: Агата стояла у двери своей спальни, взявшись за дверную ручку, грациозная, высокая, тонкая как тростинка, с тяжелым узлом темных волос, чуть сползшим на стройную белую шею; голова повернута к ней, и свет газового рожка озаряет красивое юное лицо. А у Агаты, крепко обнимавшей сейчас сестру, перед глазами тоже вставала яркая картинка из далекого прошлого: миниатюрная тоненькая девушка по другую сторону коридора беспечно бросила ей: «Доброй ночи, старушка Агги». Эта девушка – ее маленькая, легкая как птичка сестренка, всего на год старше самой Агаты, но уже замужняя, хоть и такая же невинная. Ей неведомы сомнения, страхи и терзания, что испытывает женщина, когда мужчина стоит и ждет у нее под окном.

– Милли, моя малютка Милли…

– Агги, дорогая сестричка…

И хозяйка, навострив уши за дверью столовой, повторила про себя: «Сестры, ну надо же…»

То было великое мгновение, но и оно не могло длиться вечно. Агате понадобилось достать платок и вытереть мокрые от слез глаза, и сестрам пришлось разжать объятия. Милли тоже было необходимо перевести дыхание. Когда обе сестры пришли в себя и заговорили, вместо того чтобы рыдать, всхлипывать и произносить нечленораздельные звуки, чары развеялись, мгновения чистой, незамутненной радости и беззаветной благодарности, когда говорят лишь сердца, прошли.

– Но как, как? – Милли поспешно вытерла глаза и вгляделась в скрытое полумраком лицо в обрамлении складок отброшенной вуали.

– Не странно ли, что нам довелось встретиться вновь вот так и здесь? – спросила Агата. Голос ее так дрожал, что звук «р» она выговаривала более резко, чем раньше, словно иностранка, что, конечно же, не так, разве что формально, отметила про себя Милли.

– Ох, Агги, и в самом деле странно, – с благоговейным восхищением произнесла Милли. Пораженная этим удивительным совпадением, она забыла, что они стоят на лестнице и, возможно, их слышат все в доме. – Мы обе овдовели.

– Да, овдовели, – повторила Агата. – Теперь мы с тобой старые вдовушки, сестрица.

– Не такие уж и старые, – не согласилась Милли. – Прошло всего три месяца с тех пор, как ты… а бедный Эрнест… Это случилось лишь на прошлой неделе.

– Увы, как ни печально, в этом смысле мы обе еще молоды, – согласилась Агата. – Я говорила о нашем возрасте.

– О нашем возрасте? – эхом отозвалась Милли. Она обычно не задумывалась о своем возрасте, ведь рядом был Артур и обожавшие ее деверья, к тому же она была намного моложе Эрнеста. – Ну, я не такая уж и старая, а ты и вовсе на год младше меня, дорогая Агги.

– И все-таки я старая, – настойчиво возразила Агата своим низким грудным голосом, – старая и сломленная.

– Никогда ничего подобного не слышала! – воскликнула Милли едва ли не со смехом: ее все еще переполняла радость от чудесной встречи с сестрой, которая вселила в нее уверенность.

Не так они начнут вместе новую жизнь, не старыми и сломленными. Может, они и не слишком молоды, но Милли знала, что настало время обновления. Так или иначе, с этого дня она станет другим человеком, совершенно. Это единственный способ все исправить, освободиться от прошлого, начать жизнь с чистого листа. – Агги, дорогая, как же ты можешь быть старой и сломленной, если я не считаю себя такой?

После этих слов Агата отстранилась, будто желала заглянуть сестре в лицо, что ей не удалось из-за чернильной темноты на лестнице, и произнесла:

– Только не говори, что ты одна их тех женщин, что отказываются признать свой возраст, дорогая.

И легкое удивление, такое легкое, что его и удивлением, пожалуй, нельзя назвать, едва заметной тенью омрачило восторженную радость Милли.

– Давай поднимемся ко мне в комнату или к тебе, – предложила та, когда тихий звук, донесшийся из холла внизу, напомнил им, что они, возможно, не одни на лестнице, хотя темнота и создавала подобную иллюзию. – Нам так много нужно сказать друг другу. Мы не можем говорить здесь…

– Да-да, нам действительно нужно сказать друг другу так много, – согласилась Агата, и они начали медленно подниматься по узкой лестнице. Движения их сковывала одежда, к тому же Агата обнимала Милли за талию, что замедляло восхождение. Ее костлявая жилистая рука железным обручем сжимала тучное тело сестры.

– Нам придется просидеть за разговорами всю ночь, – продолжила Милли. – Но как ты узнала, Агги? Как оказалась здесь, да еще в этом самом доме?

– Как ты оказалась здесь, моя малютка, вдали от дома, почти сразу после…

– Но как ты узнала об Эрнесте? Я не успела написать. Все произошло так неожиданно, так ужасно…

– Тише, тише, – оборвала сестру Агата и крепче обняла, будто хотела защитить от тягостных мыслей; трудно было взбираться по крутой лестнице в длинных юбках, да еще в обнимку, вдобавок мешало несходство их фигур. – Не будем говорить сейчас об этой стороне случившегося… о страшных обстоятельствах его смерти. Ты должна думать лишь о том, что сейчас он счастлив, дорогая моя Милли, Эрнест обрел покой.

– И все же как ты узнала? – настойчиво повторила Милли.

Воспоминания о призраке в спальне не давали ей поверить, что Эрнест