Читать книгу - "Прибежище из серы и тьмы - Люсинда Дарк"

— Ты не в счет! — Я визжу, смеясь, даже когда он толкает меня каждым мощным шагом. — Ты достаточно большой, чтобы нести взрослых мужчин!

Папа посмеивается над моим ответом и, несмотря на то, что он построил этот домик своими руками еще до моего рождения, ныряет под косяк входной двери, которая, сколько я себя помню, была для него слишком низкой, и заносит меня внутрь. Очевидно, он был довольно молод, когда построил это место, и еще не дорос до своего взрослого состояния… по крайней мере, так он сказал.

Внутри дома он осторожно усаживает меня между столом и камином, все еще тлеющим от жара предыдущего огня. В уголках его глаз появляются морщинки, когда он улыбается мне и низко приседает.

— А теперь ты собираешься рассказать мне, почему ты расстроена, малышка?

Я хмурюсь. Почему я расстроена? Что-то шевелится на задворках моего сознания, предупреждая меня о надвигающейся угрозе. Я оглядываю наш домик, любуясь старым декором — вся мебель ручной работы, даже предметы, сделанные мной, хотя они гораздо более неаккуратны, чем папины работы.

Я не хочу думать о вещах, которые меня расстраивают, я просто хочу остаться здесь, с папой. Протягивая к нему руки, я улыбаюсь. — Я не расстроена, — говорю я ему. — Я счастлива быть здесь с тобой.

Папа выпрямляется во весь рост, и выражение его лица меняется, сменяясь грустным весельем. Хотя в этом нет смысла. Эти две эмоции не сочетаются. С чего бы ему веселиться и грустить одновременно?

— Я рад это слышать, малышка, — говорит папа, — но ты же знаешь, что не можешь оставаться здесь вечно. Там, снаружи, тебя ждет целая жизнь.

Я прикусываю губу и отворачиваюсь от него, скрещивая руки на груди. Моя свободная туника ручной работы слишком сильно царапает мою чувствительную кожу. — Я не хочу жить там, — говорю я ему. — Это больно. Люди причиняют мне боль. Если я останусь здесь с тобой, я буду в безопасности.

Его рука откидывает мои волосы назад, когда он мягко поворачивает меня снова лицом к себе. Папино лицо отчетливее, чем когда-либо за последние годы, — теперь я вижу его так хорошо, все черты, которые успела забыть. На нижней стороне его челюсти небольшой порез, линия бледнее на фоне загорелой кожи.

— Со мной ты всегда в безопасности, малышка, — говорит мне папа. Он продолжает гладить меня по волосам, убирая пряди с моего лица. — Но ты уже совсем взрослая. Маленьким девочкам не нужны отцы, когда они вырастут.

— Я… — Я взрослая? Это то, что я говорила раньше, но… Я опускаю взгляд на свои руки. Они маленькие, детские. — Я еще не взрослая. — Не так ли?

— Взрослая, — настаивает папа. Его ладонь оставляет мою голову, и я резко поднимаюсь, снова тянусь к нему, но он отходит от меня. — Я знаю, тебе страшно, малышка, — говорит он, пятясь назад, пока не оказывается в добрых нескольких футах от меня. — За этими стенами страшный мир.

Я киваю. Это пугающий мир. — Почему я не могу остаться с тобой? — Отвергнет ли он меня? Оставит ли он меня снова? Слезы наполняют мои глаза и текут по щекам. Я этого не вынесу. Я не могу сделать это снова. — Я не хочу быть одна, — плачу я.

Он наклоняет голову набок. — О, малышка, ты не одна. Ты уже давно не одна. У тебя есть друзья, у тебя есть те кого ты любишь. Они здесь ради тебя. Они ждут. Разве ты не помнишь?

Воспоминание встает на свои места. Каликс и Теос смеются над шуткой, которую они разыграли над одним из своих одногруппников во время тренировки. Темные брови Руэна, когда он тихо покачал головой, глядя на них двоих с упреком, и я — я была единственной, кто видел скрытую улыбку Руэна, то веселье, которое он испытывал от выходок своих братьев. Друзья. Любовники. Они ждут меня.

Я вскакиваю с места и бросаюсь вперед. С каждым шагом мои ноги растут, поднимая меня все выше и выше, пока я не достигаю своего естественного роста, а не девятилетней девочки. Я обнимаю отца и прижимаюсь к нему.

— Я люблю тебя, — шепчу я. — Прости меня. — Маленькие ленты теней появляются вдоль моих предплечий, скручиваясь от меня вниз, пока не образуют подобие занавеса, колышущегося вокруг меня.

— Ну, ну, тише, — успокаивает меня отец своим глубоким баритоном. — Тут не за что извинятся, малышка. — Он делает паузу, затем берёт меня за руки и мягко отстраняет. — А теперь, как бы я ни был вне себя от счастья снова тебя увидеть, тебе пора уходить.

Я смотрю на входную дверь нашего домика, сквозь щели в которой пробивается необычный свет. — Ты все еще думаешь о ней? — Спрашиваю я.

Мой вопрос встречает тишина, и я заставляю себя снова посмотреть ему в глаза. В ту секунду, когда наши взгляды встречаются, он отвечает. — Каждую секунду, пока она вдали от меня, — бормочет мой отец. — Так же, как и о тебе, малышка.

Еще больше слез стекает по моему лицу. На этот раз я не чувствую себя слабой, выпуская их наружу.

— Иди. — Отец указывает на дверь. — Они ждут.

Поворачиваясь, я выполняю команду, хватаюсь за ручку двери и открываю ее, не оглядываясь, пока весь мир не вспыхивает белым светом, потому что тьма здесь — это я.

Я прихожу в себя, задыхаясь, сев на каменной платформе только для того, чтобы меня толкнули обратно. — Хватит! — Кричит Трифон, его лицо превращается в маску гнева, когда он нависает надо мной с клинком в руке. Подставляя щеку, когда она царапает камень, я обнаруживаю, что мы не одни.

Тело Ариадны представляет собой распростертую груду конечностей на ступенях под помостом, а Даркхейвены стоят на коленях с обнаженными и истекающими кровью телами, а за их спинами стоят различные Боги. Тяжело дышащий, изрезанный Азаи, сжимающий Теоса за шею. Разъяренная Гигея, вцепившаяся в тело Руэна, впившись ногтями в его плечо. Мрачная Македония и заплаканная Данаи по обе стороны от Каликса, который выглядит еще более диким, чем вся сцена.

Его ноздри раздуваются, и вокруг него вьются змеи, кусая каждый кусочек плоти, к которому они могут подобраться. Эти змеи ползут по конечностям Данаи и Македонии, обвиваются вокруг их запястий и ног, словно контролируя их движения. Черные вены изгибаются дугой на шеях Богинь, а их губы тускло-фиолетового цвета — змеиный яд.

Они сотрудничали с Трифоном не по своей воле.

Однако из всех них Кэдмон ближе всех, поскольку он стоит перед Трифоном и мной на противоположной стороне