Читать книгу - "Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий"

матрасик, резиновую грелку с теплой водой и все это застилали простынкой, а сверху детенышей укрывали теплым одеяльцем.

Вот Амка лежит на грелке, под одеяльцем и сосет соску-пустышку. Если его в это время попытаться взять на руки, он старается захватить с собой все имущество: простынку, грелку, одеяльце, даже матрасик, — ничего оставлять не хочет, всё тащит. А сам сердится, кричит. И, вы знаете, крик-то какой у него был забавный, будто он вас прогнать хочет. Ясно-ясно так выговаривает: «Уйди, уйди! Пусти, пусти!»

А один раз совсем потеха вышла… — Людмила Викторовна приостановилась и, улыбаясь, взглянула на меня. — Только вы не подумайте, что я это присочинила. К счастью, все наши сотрудники тогда в яслях были и тоже слышали… Пришел к нам в гости кто-то из посторонних. Амка в это время лежал отдыхал и своей кроватке. Наш гость захотел его приласкать. Только попытался взять на руки, Амка как вцепится в свое добро да как запищит на всю комнату: «Уйди! Уйди-ти-и-и-и! Пусти-ти-и-и-и-и!..»

«Ишь какой вежливый, — изумился гость, — даже на «вы» разговаривает». Конечно, ни о какой «вежливости» Амка и понятия не имел, просто пищал от злости. Но уж больно забавно это у него получилось, будто и впрямь с чужим человеком на «вы» разговаривал.

Очень интересно у него и с едой выходило. Кормили мы малышей молоком из бутылки с соской. В молоко перед кормлением подсыпали сахар. Амка, видимо, все это заприметил. Вот однажды дают ему молоко. Он схватил соску в рот, потянул из нее да вдруг как выплюнет — ни за что больше сосать не хочет. В чем тут дело? Попробовали на ложечку. Оказывается, молоко не сладкое, сахару позабыли подсыпать. Всыпали ложку, даем — опять не берет. Может, еще не сладко? Всыпали вторую. Вот тогда засосал с удовольствием. С тех пор так и следит, бывало, не мало ли сахару насыпаем. Если видит, что мало, ни за что даже пробовать не станет. За это мы его «дегустатором» прозвали.

Вообще с Амкой без конца было всяких потешных приключений. Помню, однажды гулял он по столу. А дело было зимой, Амка разгуливал в зеленом теплом халатике. Прямо живая игрушка.

Вдруг я слышу отчаянный писк. Гляжу, Амка сидит на краю стола, тянет ко мне ручонки, пищит, а потом начинает ладошками бить себя по щеке. Я подошла к нему, а он пальцами себе в рот тычет, словно что-то показывает. Говорю ему: «Ну-ка, покажи, что у тебя там случилось». Отвернула ему губу, гляжу — у него камешек между десной и зубом застрял. Начала его вынимать. Амка сидит тихонько. Вынула, показываю ему: «Разве можно, — говорю, — всякую гадость в рот тащить?» Ои как будто все понимает, сердито так на камень взглянул и прочь отвернулся: «Нечего, мол, показывать, сам знаю». А ведь и впрямь молодчина: позвал меня, показал, что у него во рту что-то застряло, и дал вытащить, не сопротивлялся даже.

A-то один раз в клетку к Амке влетела бабочка. Амка ею очень заинтересовался, потянулся мордочкой, хотел понюхать. В это время бабочка как затрепещет крылышками, как защекочет Амкин нос, и пыльца с крыльев ему, наверно, в ноздри попала. Отскочил Амка, начал свой носик лапами чистить, а мордочка такая брезгливая, недовольная. С тех пор стоило только Амке увидеть, что летит бабочка или другое крупное насекомое, он сразу — бежать и уже заранее начинает свой носик чистить…

В яслях, кроме Амки, находились тогда и другие обезьяньи малыши. Очень интересно было понаблюдать, как они друг к другу относятся. Обычно, как и у взрослых обезьян, одни малыши, более крупные и сильные, опекают тех, кто послабее, нянчат их, таскают на себе. Такое опекунство можно было отлично наблюдать у макаки-лапундра Лимона по отношению к Амке.

Лимон был много крупнее и сильнее Амки. Когда их выпускали из клетки погулять, они охотно играли вместе и наконец так подружились, что буквально не хотели минуты оставаться друг без друга. Тогда их решили посадить в одну клетку. И тут друзья ужились очень дружно, но только Амка уж слишком злоупотреблял своими нежностями — прямо замучил Лимона, целые дни висел на нем. Прицепится, бывало, и не оторвешь. Обычно Лимон к этому относился вполне спокойно и безропотно таскал на себе своего крохотного приятеля. Но всему бывают границы, даже терпению Лимона, однако Амка этого и знать не хотел.

Однажды вот что случилось.

Ночью дежурная няня вдруг слышит в обезьяньей клетке какую-то возню, стоны. Бежит взглянуть и видит: Амка так крепко обнял Лимона, что просто душит его. Лимон от таких объятий пришел в бешенство, мечется по клетке, ударяется головой об пол, старается оторвать от себя приятеля, но Амка еще крепче обнимает и душит его. Еле-еле его оторвали. Пришлось рассадить в разные клетки. Амка страшно негодовал, орал, требовал, чтобы его пустили к Лимону. А тот, несчастный, прямо без сил повалился на подстилку и заснул мертвым сном. Но уже наутро оба забыли ночное происшествие и вновь подружились. Уселись у решетки, протянули друг другу лапы, гладили, ласкали один другого. Опять их посадили вместе, только теперь уж внимательно следили за тем, чтобы Амка не слишком тиранил Лимона.

— А к людям как малыши относились? — спросил я. — Различали, кто свой, кто чужой?

— Еще бы! — воскликнула Людмила Викторовна. — Не только различали, но у каждого была своя любимая няня… Помню, одни раз стали мы в кружок вокруг стола, а на стол малыша посадили. К кому он пойдет?

Первую секунду — полное недоумение: кругом няни, все в белых халатах, в белых косынках, все как будто на одно лицо. Но это только секунда, а в следующую малыш уже стремглав понесся именно к своей любимице и уцепился лапами за ее халат — значит, узнал.

Конечно, такая любовь не случайна. Малыш привязывается именно к тому, кто его больше ласкает, балует, чаще возится с ним. Приходит в ясли дежурная няня. Все малыши радуются, тянутся к ней, но одни какой-нибудь особенно неистовствует, прямо готов сквозь прутья клетки пролезть — значит, пришла его самая любимая.

Но вот в комнату вошел врач — картина совсем иная: малыши сразу попрятались в дальние уголки, прижали к груди, простынки и враждебно покрикивают: «Ак-ак-ак!» Врача все побаиваются. Да как же и не бояться, когда он сует в рот невкусные лекарства, выслушивает, выстукивает, а поиграть с трубочкой, с молоточком никогда не даст. Его никто не любит.

А однажды, помню, задумали мы показать кому-нибудь из малышей разные