Читать книгу - "Моя жизнь среди индейцев - Джеймс Уиллард Шульц"

в церемонии участвовало семь групп. Одну траурную группу сменяла другая, так что танец длился до самой ночи. Собственно, настоящего танца и не было: певшие песню лишь слегка наклонялись и выпрямлялись в такт мелодии.

Преследовавший врага отряд вернулся в сумерки: черноногим не удалось догнать неприятелей. Были голоса за немедленное выступление в набег на землю кроу, но в лагере оставалось мало пороху и пуль, и было решено не откладывая двинуться в форт Бентон. Получив там хороший запас боеприпасов, военный отряд мог бы снова повернуть на юг.

Через четыре или пять дней мы стали лагерем в большой долине напротив форта. Нэтаки и я переправились через реку и прошли по извилистой тропинке к маленькому домику из сырцового кирпича. Там мы застали Ягоду, его жену, мать и добрую Женщину Кроу.

Какая это была счастливая компания – женщины, которые суетились и мешали друг другу готовить ужин! Мы с Ягодой, конечно, тоже чувствовали себя счастливыми. Мы мало говорили, просто лежали и курили, растянувшись на покрытом шкурами бизона ложе. Слова часто излишни. Мы испытывали полное довольство, и каждый из нас знал, что другой чувствует то же. Ягода взял из конторы мою почту. Она лежала на столе – несколько писем, ворох газет и журналов. Я прочел письма, но остальная почта осталась большей частью нераспечатанной: я утратил всякий интерес к тому, что делается в Штатах.

Вечером мы с Ягодой отправились в форт и, конечно, заглянули в салун Кено Билла. Как обычно в это время года, город, если его можно так назвать, был полон народу: торговцев и трапперов, погонщиков быков и мулов, золотоискателей, индейцев. Все ожидали прибытия пароходов, давно уже вышедших из Сент-Луиса. Они уже скоро должны были появиться. Вокруг всех столов в салуне Кено толпилось столько игроков, что невозможно было протиснуться и посмотреть на игру. Сам Кено с двумя помощниками трудился за стойкой, так как бочки со спиртным еще не опустели, хотя в зимние месяцы был солидный спрос на их содержимое. Осталось даже несколько бутылок пива. Я охотно уплатил за одну из них доллар сорок центов, и Ягода помог мне распить ее.

По пути домой мы заглянули на минутку в гостиницу «Оверленд». Среди посетителей я заметил человека, похожего на проповедника. Во всяком случае, грудь его синей фланелевой рубашки украшал белый галстук, а сюртук, хоть и скроенный не так, как принято у священнослужителей, был все же полагающегося черного цвета. Я подошел к нему и поинтересовался:

– Извините, сэр, хотелось бы знать, не проповедник ли вы?

– Да, – ответил он, любезно улыбаясь, – я священник методистской епископальной церкви. Прошлый год я провел в горах, проповедуя и работая на приисках, а сейчас возвращаюсь домой, в Штаты.

– Тогда, – продолжал я, – если вы пойдете сейчас со мной, то, думаю, для вас найдется работа.

Проповедник тотчас же встал и пошел с нами.

– Могу ли я узнать, – спросил он по дороге, – какого характера обязанность мне предстоит исполнить? Крестить, или венчать, или же, может быть, речь идет о больном, нуждающемся в кратком утешении?

– Венчать, – ответил я, – при условии, конечно, что другая сторона согласна.

При этом Ягода бесстыдно захихикал.

Женщины весело болтали и смеялись, когда мы вошли, но сразу замолчали, увидев нашего спутника. Они всегда так себя вели в присутствии посторонних. Я отозвал Нэтаки в заднюю комнату.

– Этот человек, – сказал я ей, – священный (точнее, Солнечный) белый. Я попросил его освятить наш брак.

– Как ты угадал мое желание! – воскликнула она. – Я всегда хотела этого, но боялась, стеснялась просить тебя. Но он настоящий священный белый? На нем нет ни черного платья, ни креста.

– Он принадлежит к другому обществу, – пояснил я. – Подобных обществ тысяча, и каждое утверждает, что только оно истинное. Но для нас это неважно. Идем.

Итак, с помощью Ягоды в роли переводчика мы обвенчались, и проповедник отправился восвояси, унося на память о церемонии золотую монету.

– Я голоден, – заявил Ягода, – зажарьте нам парочку языков бизона, женщины.

Свадебный пир, если можно так назвать этот ужин, состоял из жареных языков, хлеба, чая и яблочного пюре, чем мы остались вполне довольны.

– Видишь ли, – призналась мне позже Нэтаки, – многие белые, женившись на девушках нашего племени по его обычаям, смотрят на них просто как на забаву и вскоре бросают. Но те, кто женится на основании священных слов священного белого, никогда своих жен не бросают. Я знаю, что ты меня никогда не оставишь в любом случае. Но другие женщины смеются надо мной, отпускают на мой счет шутки, говорят: «Сумасшедшая, ты любишь своего мужа, вот глупая. Он ведь не женится на тебе по обычаю белых и оставит тебя, как только встретит другую женщину, посимпатичнее». А теперь они никогда не смогут так говорить. Нет, никогда.

Мы с Ягодой планировали остаться в форте Бентон летом и торговать в лагерях следующей зимой. В мае начали прибывать пароходы, и набережная наполнилась сутолокой, у торговцев тоже было дел по горло, так как индейцы шли толпами, чтобы продать оставшиеся шкуры бизонов и меха. Но мы в торговле не участвовали, и через несколько недель нам уже не сиделось на месте. Ягода решил сделать несколько рейсов в Хелину со своим обозом на быках, хотя ему не было необходимости ехать самому: он нанял начальника обоза, или, на языке погонщиков быков, хозяина фургонов. Женщины решили, что им нужно отправиться за ягодами. Пикуни уже давно перешли реку и стояли лагерем на реке Титон, всего в нескольких милях от форта. Мы хотели присоединиться к ним, и Нэтаки послала матери просьбу пригнать наших верховых и вьючных лошадей.

Недели за две до этого я как‐то сидел на набережной. Ко мне подошел незнакомец и сел рядом. Мы разговорились. Я сразу увидел, что это образованный и хорошо воспитанный человек; с первого же взгляда он мне понравился. Высокого роста, хорошо сложенный, с карими глазами и каштановыми волосами, он обладал приятным и открытым выражением лица, хотя несколько грустным. По-видимому, ничто не вызывало у него восторга. Он редко улыбался и никогда не смеялся. Часто он так погружался в свои мысли о чем‐то сокровенном – если судить по грустному выражению его глаз, – что совершенно не замечал окружающего. Я позвал его обедать в наш маленький дом, и он сразу понравился Ягоде. Очаровал он и наших женщин, обычно державшихся в стороне и очень чопорно в присутствии чужих. Вскоре новый друг стал проводить бо́льшую часть своего времени у нас, и весь наш дом не знал, чем